Короли Альбиона
Шрифт:
В Ингерлонде об этом никто понятия не имеет. Мы расспрашивали одного из садовников, краснолицего старика с длинными седыми волосами и узловатыми распухшими суставами пальцев — от этой болезни страдают большинство стариков в Ингерлонде. Когда мы поинтересовались, куда, по его мнению, деваются зимой ласточки, он прошамкал в ответ (зубов у него явно не хватает): «Да как же, ваша милость, аккурат с Михайлова дня пташки зарываются в грязь подле пруда и спят всю зиму напролет, а просыпаются, когда солнышко им спинки пригреет и оживит».
В Тауэре есть и вороны, тоже похожие на обитателей утесов
Должно быть, я утомил тебя, дорогой брат, этими экскурсами в область естественной истории, но мы с Анишем здесь так скучаем, что готовы развлекаться и подобными пустяками. Но перейдем к более существенным материям.
Наш тюремщик лорд Скейлз (он предпочитает именовать себя хозяином, а нас своими гостями) разыскал нас сегодня поутру в том самом саду, который я только что попытался описать. Скейлз немолод, оброс бородой, точно леопард, и лицо у него красное, как у садовника (Аниш полагает, что цветом своего лица английские старики обязаны неумеренному потреблению алкоголя с раннего детства), он вспыльчив и груб. Скейлз застиг нас в тот момент, когда мы созерцали передвижение какой-то длинноногой мухи по поверхности пруда. Аниш обдумывал это явление, пытаясь истолковать его как символ эфемерности величайших событий перед лицом вечности все дело в том, что муха не оставляла никаких следов на поверхности воды.
— Знаете, что произошло?! — рявкнул лорд Скейлз. — Ваши приятели-йоркисты отплыли из Кале и позавчера высадились в Сэндвиче. Сейчас они уже в Кентербери. Эта задница Бёрчер, архиепископ, так его мать, их поддерживает. Их уже по меньшей мере двадцать тысяч. Не пройдет и двух дней, как они заявятся к нам.
— Чего они хотят? — поинтересовался я.
— Они говорят, что хотят установить в стране законное правительство. Они говорят, что они за короля, которого они называют законным королем. Эти люди всегда говорят совсем не то, что на самом деле имеют в виду.
— Чего же они хотят на самом деле?
— Они хотят свергнуть короля и посадить на его трон Ричарда Плантагенета, герцога Йоркского, этого спесивого ублюдка. Я им покажу, вот увидите.
— Но если их двадцать тысяч человек… Скейлз прекрасно знает, что мне известно: гарнизон Тауэра состоит едва ли из двухсот человек.
— Но ведь у меня есть пушки, верно? Вот посмотрите. Я разнесу их в клочья, если они отважатся сунуть нос в город.
Тут Аниш вмешался в разговор.
— Кто их предводитель? — спросил он.
— Ричард Невил сукин сын, именующий себя графом Уориком после того, как женился на дочери старого Уорика; его отец, лорд Солсбери, и его дядя, лорд Фальконбридж, — тот тоже заработал свой титул в постели. И еще Эдди Марч. Бандиты! Негодяи! Разбойники!
— Значит, самого Йорка с ними нет?
— Нет уж, ему хватило ума — будет ошиваться в Ирландии и выжидать, как тут пойдут дела. Им всем туго придется, помяните мое слово.
С этими словами Скейлз удалился. Пыхтя и отдуваясь,
— Может быть, для нас это обернется к лучшему, — робко предположил Аниш. — Если Марч, Уорик и все прочие вспомнят про нас. Может быть, олдермен Доутри скажет им, где мы сейчас.
— Ладно, — ответил я, — по крайней мере, мы узнаем, как действуют эти пушки.
В этот момент длинноногая муха подобралась чересчур близко к небольшому плотику из листьев лотосов, или водяных лилий, на котором сидела маленькая лягушка. Лягушка сделала быстрое движение языком, и мухи как не бывало.
— Скажи мне, Аниш, — осведомился я, — какое место в твоей космогонии отведено этой лягушке? Она — воплощение Шивы-разрушителя?
— Слишком много чести, — возразил он. — Полагаю, это Татака, демон-людоед.
Достопочтенный брат, здесь все и впрямь пришло в движение, и перемены совершаются столь быстро, что я не передал это письмо арабскому купцу, который отплыл сегодня в надежде через месяц добраться до Леванта, а сохранил это послание у себя и буду вносить в него заметки по мере того, как будут разворачиваться события. Когда ситуация прояснится, я найду другую возможность послать тебе письмо.
Итак, с тех пор как я прервал это послание, миновало пять дней, и начался месяц, который христиане называют июлем в память Юлия Цезаря, создавшего их календарь и построившего ту крепость, в которой мы ныне заточены.
Ох! Лорд Скейлз вовсю забавляется, стреляя из своих пушек. Артиллеристы заряжают орудия и наводят на цель, а Скейлз подбегает то к одной пушке, то к другой, подносит к заряду фитиль, следит, как бежит огонь по шнуру, и — бах! — ядро вылетает, а лорд уже мчится к следующей пушке, выбегает из башни, вниз по ступеням, на крепостную стену и по крепостной стене всякий раз я опасаюсь, как бы он не свалился, — бежит в соседнюю башню, и там снова бах! — и спешит дальше. У лорда Скейлза шесть пушек, из которых он может обстреливать город: три нацелены на северную сторону, именуемую Смитфилд, а три — на запад, их ядра летят над небольшим холмом Тауэр-Хилл в Биллинсгейт. Хотя пушки установлены на большой высоте и калибр этих орудий весьма значителен, ядра летят не дальше чем на пятьсот ярдов. Это страшно огорчает лорда, поскольку мост остается вне пределов его досягаемости, а по мосту как раз в этот момент продвигается армия Уорика, и ее приветствует лорд-мэр вместе с олдерменами (полагаю, в их числе присутствует и олдермен Доутри).
Купцы благоволят Уорику и партии Йорков в силу нескольких причин. Король, или, как все говорят, королева, обложил их тяжкими налогами, а к тому же за большую сумму денег он наделил ганзейских купцов привилегиями, которыми те раньше не пользовались. Йоркисты обещают все это изменить, как только безумный король окажется в их власти, а пока что корабли Уорика, нацепив пиратские флаги, захватывают в море суда ганзейцев. В результате лондонцы не только приняли Уорика с распростертыми объятиями, они еще и ссудили ему четырнадцать тысяч золотых монет — огромная сумма по здешним понятиям — для уплаты жалованья войску и на содержание солдат.