Короли блефа
Шрифт:
– Нет, – ответила Лизавета.
– Ну, вот видите, – произнес Самсон решительным тоном и предложил актрисе руку. И она приняла ее.
Когда они уселись друг против друга в коляску Неофитова, Елизавета Дмитриевна спросила:
– Вы как-то странно говорили про моих воздыхателей и поклонников. А вы, стало быть, не входите в их число?
– Я лелею себя надеждой быть вашим… другом, – ответил Неофитов, сделав упор на последнем слове, и со значением посмотрел в глаза Виельгорской.
– Но вам нравится, как я играю… хотя бы немного? – слегка обиженно спросила Лизавета. Впрочем, обиженность ее была явно наигранна.
Неофитов прочитал. Это была явная заинтересованность. Для начала совсем неплохо…
– Нравится – не то слово, – ответил Самсон, когда коляска тронулась. – Я в восхищении. В восторге. Знаете, что такое восторг?
– Конечно, знаю, – не очень уверенно ответила Лизавета.
– И что это такое? – посмотрел на нее Неофитов с любопытством.
– Это когда ты очень чем-то доволен…
– Не совсем так, – после недолгого молчания произнес Самсон Африканыч. – Восторг – это преклонение. Это такой океан чувств, в котором можно запросто захлебнуться и утонуть от нахлынувшего счастья. Это когда тебя нет, потому что ты растворен в обожаемом предмете весь, без остатка. Возможно, восторг есть высшее проявление чувств.
– Мне казалось, что высшим проявлением чувств является любовь, – раздумчиво проговорила Виельгорская и как-то странно посмотрела на Неофитова.
– Вы правы, – коляску качнуло, и Самсон как бы случайно коснулся своими коленями колен Лизаветы. – Любовь есть высшее проявление чувств. Но восторг в чем-то мощнее, сильнее любви. Это словно защитное поле любви. Ее броня. Пока существует восторг, любовь невозможно ни убить, ни даже ранить. И в человеке, которым вы восторгаетесь, нет ничего, что вам бы не нравилось. И что впоследствии может вызвать у вас раздражение. Ибо раздражение есть…
– …палач любви, – закончила за Неофитова Лизавета Дмитриевна.
– Верно, – он посмотрел на нее влюбленными глазами. Нет, восторженными. Он умел это делать очень хорошо.
– Вы, наверное, правы…
Ее взгляд, который встретился со взглядом Самсона, был уже другим. В нем тоже присутствовало нечто, напоминающее упоение…
– Вы знаете, мне что-то очень не хочется с вами расставаться, – тихо произнес Неофитов и взял руку Лизаветы в свою. Она не отдернула. Даже не попыталась высвободиться. Она не понимала, что с ней. И в то же время чувствовала, что произошло нечто такое, что изменило все. Даже мир. Он стал совершенно иным. То, что случилось, поменяло краски всего того, что ее окружало: домов, одежды людей, листвы на деревьях; даже небо из серого стало голубым. Пронзительнее и звонче сделался воздух. И это лицо, что сейчас было так близко. Лицо красивого мужчины. Оно было прекрасно. И глаза, смотрящие на нее с восхищением. Нет, с восторгом, именно с восторгом… Они просто лучились им. И в них хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь…
– И я знаю, как отвадить от вас всех этих ваших поклонников.
– И как же? – спросила Лизавета.
– Они, верно, одолели вас своим вниманием до невозможности, – не ответил на вопрос Самсон.
– Вы правы, одолели. – Она смотрела на Неофитова так, словно пыталась увидеть его мысли. – Так как же их отвадить?
– Очень просто, – Самсон придвинулся ближе к ней. – Надо просто выбрать из них одного, самого преданного, того, кто от вас в восторге, – он сделал небольшую паузу, –
– Такого еще надобно найти, – ответила Лизавета.
– Ах, Лизавета Дмитриевна, – вздохнул Неофитов. – Вам нет необходимости искать его.
– Почему это? – уже зная ответ, спросила Виельгорская, явно лукавя.
– Потому вы его уже нашли. И он сидит прямо против вас…
Елизавета отвела взгляд от Неофитова. Потому что это было прямое заявление мужчины, предлагающего ей себя. И она не собиралась отказываться от этого предложения.
– Да, да, – мягко улыбнулся ее спутник. – Этот поклонник прямо перед вами. И он от вас без ума. Неужели, – он подпустил в голос малую толику обиды, – вы еще сомневаетесь в этом?
Неофитов быстро пересел к ней и поцеловал ее руку.
– Прошу вас, – срывающимся голосом произнес он. – Прошу…
– Чего вы просите? – шепотом произнесла она.
– Поедемте ко мне. Поедемте…
Он стал покрывать ее руку поцелуями. Потом поднял голову и приблизил к ней свое лицо.
– Господи, какой вы несносный… Это так неожиданно. А как же приличия?
– Божественная, зачем вы мучаете меня? – прошептали его губы. – Неужели вы не видите моих страданий? Я погибаю, я сгораю от любви к вам. И полюбил вас в тот самый миг, когда впервые вас увидел. Помогите же мне! Подарите мне хотя бы один поцелуй, и я буду спасен!
Женщина молча взирала на влюбленного безумца.
Неофитов, глядя на нее в упор, коснулся своими губами ее губ и слегка отпрянул. Это был верный прием, который действовал всегда безотказно: если женщина невольно потянется за мужчиной, то, следовательно, она готова следовать за ним туда, куда он ее позовет; готова ему отдаться и даже готова стать его рабыней…
Елизавета невольно потянулась за ним.
Самсон улыбнулся, крепко впился в ее губы и тотчас ощутил вкус вишни. Какое-то время она не отвечала ему, просто позволяя себя целовать, потом также страстно впилась в его губы.
Теперь это был поцелуй любовников.
Так его целовала лишь маленькая Лили, когда он вышел из здания Московского окружного суда после окончания судебного следствия касательно шайки фальшивомонетчиков, к которой, по его собственным словам, «хотели пристегнуть и его, да ничего у них не вышло». Нет, поначалу прокурор грозился обеспечить его бессрочной каторгой, потом тюремным сроком с лишением прав состояния и прочими страшилками, потому как обвинение ему было выдвинуто тяжелое: участие в афере с изготовлением фальшивых ценных бумаг и соучастие в двойном убийстве. Только вот с доказательной базой вышел настоящий конфуз. А впрочем, занятное было дельце…
Тучи над «червонными валетами» стали сгущаться после того, как председатель клуба Паша Шпейер продал губернаторский дворец заезжему английскому лорду. Московский генерал-губернатор Долгоруков, посчитавший эту аферу личным оскорблением, рвал и метал. Он «накрутил хвост» обер-полицеймейстеру, тот, соответственно, накрутил хвосты обоим московским полицеймейстерам, а последние, в свою очередь, – приставам частей и Сыскному отделению. Его начальнику был отдан недвусмысленный приказ: найти компрометаж на «валетов», какого бы роду-племени они ни были, и предать их суду со всеми вытекающими последствиями, вплоть до каторги!