Короли и капуста (сборник)
Шрифт:
– В качестве средства, – объяснял своему другу Кио, – для того, чтобы позиционировать своего владельца как богатого бездельника, у которого чистая совесть и круглый счет в банке, с фотоаппаратом не сравнится даже паровая яхта. Стоит тебе увидеть какого-нибудь джентльмена, который совершенно ничего не делает, а только слоняется повсюду и фотографирует что попало, и тебе сразу ясно, что этот джентльмен высоко котируется у Брэдстрита [183] . Да ты и сам, наверное, видел этих пожилых миллионеров – как только они уже заграбастали все, до чего смогли дотянуться, они начинают заниматься фотографией. «Кодак» производит на людей большее впечатление, чем громкий титул или заколка для галстука с бриллиантом в четыре карата.
183
John М. Bradstreet Company — компания, существовавшая в США в 1849–1933 годах и занимавшаяся сбором деловой информации
В общем, Кио занимал себя тем, что с важным видом прогуливался по Коралио, снимая местные виды и пугливых сеньорит, а Уайт в это время парил в значительно более высоких эмпиреях искусства.
Через две недели после их приезда план Кио начал приносить плоды. Адъютант президента в шикарном двухместном экипаже лихо подкатил к гостинице. Президент изъявил желание, чтобы сеньор Уайт прибыл в Casa Morena для неофициальной встречи.
Кио крепко сжал зубами мундштук своей трубки.
– Десять тысяч, и ни центом меньше, – сказал он художнику, – твердо запомни эту цену. И пусть платит золотом или американскими долларами – не дай ему всучить тебе эти побрякушки, которые они здесь называют деньгами.
– Ну, мало ли, зачем он мог меня позвать, – сказал Уайт.
– Не нужно лишних слов! – произнес Кио с великолепным апломбом. – Я знаю, чего он хочет. Он хочет, чтобы молодой, но уже знаменитый американский художник и флибустьер, который сейчас находится проездом в этом захолустье, написал его портрет. Давай, ступай.
Экипаж умчался, унося с собою знаменитого художника. В ожидании его возвращения Кио ходил по комнате из угла в угол, пуская из своей трубки огромные клубы дыма. Через час все тот же экипаж снова подкатил к дверям гостиницы, высадил Уайта и исчез. Художник взбежал вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки. Кио оторвался от своей трубки и превратился в молчаливый знак вопроса.
– Есть! – завопил Уайт, его детское лицо прямо сияло от восторга. – Билли, ты – просто чудо. Он хочет картину. Я сейчас тебе все расскажу. Клянусь небом! Этот парень – диктатор хоть куда! Диктатор до мозга костей. Его лицо – это как бы комбинация из лиц Юлия Цезаря, Люцифера и Чонси Депью [184] , портрет маслом в коричневых тонах. Вежливый и грозный – вот он какой. Комната, где он меня принял, была по площади акров десять, не меньше. Убранство богатейшее – ни дать ни взять пароход на Миссисипи: тут тебе и позолота, и зеркала, и все сверкает белой краской. Он знает английский язык лучше, чем я могу надеяться его когда-либо выучить. Встал вопрос о цене. Я сказал – десять тысяч. Я думал, он вызовет охрану, после чего меня выведут и тут же расстреляют. А он и бровью не повел. Лишь небрежно махнул своей каштановой ручкой и ответил: «Как скажете». Я должен прийти завтра и обсудить с ним детали будущей картины.
184
Чонси Депью (англ. Chauncey Depew, 1834–1928) – американский адвокат и государственный деятель.
Кио горестно повесил голову. Вид у него был удрученный, а на лице ясно читалось самоуничижение.
– Да, Кэрри, сплоховал я, – печально сказал он. – Куда уж мне вести дела с таким человеком. Какие уж там махинации! Торговать апельсинами с ручной тележки – вот самое большее, на что я способен. Когда я сказал тебе: «Десять тысяч», клянусь, я думал, что оценил финансовые возможности этого коричневого президента с точностью до двух центов. А он бы, пожалуй, так же легко согласился и на пятнадцать. Пообещай мне, Кэрри, что ты устроишь старого Кио в какой-нибудь приятный и тихий сумасшедший дом, если он еще раз даст такого маху.
Замок Casa Morena хоть и представлял собою всего лишь одноэтажное здание, но компенсировал свою малую высоту иными многочисленными достоинствами – снаружи дом был облицован коричневым камнем, а его внутреннее убранство было роскошным, словно во дворце. Здание стояло на окраине Коралио, на небольшом холме. Вокруг замка был разбит великолепный сад с пышной тропической флорой. Сад был огорожен высокой каменной стеной. На следующий день за художником вновь прибыл президентский экипаж. Кио отправился погулять вдоль берега, где и он сам, и его «caja de grafico» [185] уже успели стать местными достопримечательностями. Когда он вернулся в гостиницу, Уайт уже сидел на балконе в шезлонге.
185
Caja de grafico (исп.) – коробка с картинками.
– Ну что? – спросил Кио. – Определились вы с Его Павлинством насчет того, какую картину он хочет?
Уайт встал и несколько раз прошелся по балкону взад-вперед. Затем он остановился и стал как-то странно смеяться. Его лицо пылало, а взгляд был сердитым и озадаченным.
– Послушай, Билли, – довольно резко начал он, – сначала, когда ты пришел ко мне и заговорил о «картине»,
186
Юпитер – в древнеримской мифологии бог неба, дневного света, грозы, царь богов (в древнегреческой мифологии – Зевс).
187
Олимп – в древнегреческой мифологии Олимп – священная гора, место пребывания богов во главе с Зевсом.
188
Традиционная часть празднования 1 мая в США. На вечеринках, посвященных 1 мая, дети выбирают майских королев, танцуют вокруг майского дерева и поют песни.
Маленькие бусинки влаги выступили на глазах Билли Кио. Его синий карандашик как-то не предусмотрел такой случай. До этого момента все колесики его плана крутились с завидной гладкостью. Он усадил Уайта на место, притащил на балкон еще один стул, сел рядом с художником и с деланым спокойствием закурил свою трубку.
– Послушай, сынок, – с мрачной нежностью произнес он, – давай мы с тобой поговорим, как художник с художником. У тебя свое искусство, а у меня свое. У тебя высокие мысли, музы и все такое, и ты задираешь нос, если нужно намалевать рекламный плакат для пивоваренного завода в Орегоне или вывеску для харчевни «Старая мельница». Мое искусство – это бизнес. Это был мой план, и все сработало как дважды два. Да нарисуй ты этого presidente хоть в виде старого короля Коля [189] , хоть в виде обнаженной Венеры, хоть в виде пейзажа, фрески или букета лилий – как он хочет, так и нарисуй. Но только нанеси краску на холст и получи деньги. Ты ведь не подведешь меня, Кэрри, правда? Ведь дело уже почти в шляпе! Подумай о десяти тысячах!
189
Король Коль — персонаж британского фольклора и детских стихов, в том числе упоминается в «Сказках Матушки Гусыни».
– Я просто не могу о них не думать, – сказал Уайт, – и это причиняет мне страшную боль. Конечно, очень заманчиво – выбросить в болото все идеалы, которые у меня были, нарисовать эту картину и покрыть себя несмываемым позором. Но эти пять тысяч означали бы для меня три года учебы за границей, а за это я бы, наверное, и душу продал.
– Ну, все не так уж плохо, – сказал Кио успокаивающим тоном. – Только бизнес – ничего личного. Наши краски – ваши деньги. Я совершенно не разделяю твою идею насчет того, что эта картина якобы станет для тебя таким уж позорным пятном с художественной точки зрения. Ты же знаешь – Джордж Вашингтон был вполне порядочным человеком, ну и об ангеле вряд ли кто скажет худое слово. Совсем неплохая компания. Ну а если ты нарисуешь Юпитеру саблю и пару эполет и поработаешь над окружающими облаками так, чтобы они стали похожи на участок с ежевикой, получится неплохая батальная сцена. Если бы мы еще не оговорили цену, то можно было бы накинуть еще тысячу за Вашингтона и за ангела не меньше пяти сотен.
– Ты не понимаешь, Билли, – сказал Уайт с неловким смешком. – У некоторых из нас – тех, кто пытается рисовать, – имеются высокие понятия об Искусстве. Я хотел бы когда-нибудь написать такую картину, чтобы люди стояли, смотрели и забывали, что перед ними лишь холст и краска. Чтобы эта картина входила им в сознание как музыкальная нота и взрывалась там как разрывная пуля. И чтобы потом они спрашивали: «Что еще написал этот художник?» А им бы отвечали – ничего. Никаких портретов, журнальных обложек, никаких вывесок и неоконченных набросков – только эта картина. Вот почему я три года питался одними жареными сардельками, но старался не изменять себе. Я уговорил себя написать этот портрет, чтобы получить возможность поехать учиться за границу. Но эта нелепая вопиющая карикатура! О господи! Разве ты не понимаешь, каково мне?