Короли и Звездочеты
Шрифт:
Как докладывала Петренко, у Монфиева были неприятности из-за странных исчезновений и смертей, случившихся на Объекте, но все спасла хорошо организованная экскурсия для представителей Академии Наук. Курезадов расстарался, коньяк лился рекой, объяснения Монфиева были цветистыми и заковыристыми, и дело спустили на тормозах…
Если честно, все разрешилось благополучно благодаря академику Сабунину: тот, явившись на Объект, увидел качественный прорыв в исследованиях, осуществляемых под его руководством. В частности, его восхитили результаты работы программистов - многообещающий ученый, сэнээс Кирилл Зиманович сумел как-то
– Какой странный у вас пульт управления, - задумчиво проговорил Сабунин, рассматривая штуку, весьма похожую на резной чародейский посох, закрепленный в основании огромного технического сооружения.
– Идея нашего сотрудника, Сашки Глюнова. Понимаете, цифровые коды, которые мы использовали для наведения «излучателя»…
Сабунин потребовал представить пред его карие очи вышеозначенного сотрудника, удивился, что среди биологов тоже, оказывается, есть умные головы и велел продолжать исследования в том же направлении.
Через неделю испытаний «излучателя», для конспиративности обзываемого «коллайдером», Сашка и Кирилл нашли в ближайших к Объекту горах странное существо - что-то, выглядевшее как очень неприглядная каменная статуэтка, этакое «фу» с круглым брюшком, корявыми лапками, крупными крыльями, которые были больше самого существа и уродливой головой. Существо оказалось весьма живым, послушно съело пачку сигарет, которую Кирилл от удивления выронил из рук, было опознано отцом Гильдебраном как «ллойярдская горгулья» и сдано на руки Гале и Марине Николаевне. Лукина пристроила горгулью жить на крыше клиники, уверяя всех и себя в том, что теперь внешний вид Экспериментального оздоровительного центра честно предупреждает возможных пациентов о методах лечения и потенциальных возможностях сотрудников клиники.
Евгений Аристархович, услышав эту шутку, фыркнул, но промолчал, отводя темный взгляд.
На первое сентября Юрий Андреевич Теплаков назначил презентацию своей монографии, которую подготовил в рекордно короткие сроки. Научный труд, ради сотворения которого Теплаков дал себя запереть в Экспериментальном оздоровительном центре, по слухам, называется «Экосоциософия растительности», и в ней ученый собирается представить осмысление влияния фотосинтеза на жизнь общественных структур, от древности до наших дней. (Гильдебран жаловался Сашке, что давно бы расколдовал Юрия Андреевича, если б тот не сопротивлялся, буквально привязывая себя корешками к больничной койке. Ему, видите ли, интересно, как растения отражают окружающий мир! Хорошо, что Лукин помог: он зашел к Теплакову в палату и так рявкнул на заигравшегося социоэкологоизолянта, что у того мигом опала ботва с макушки, и он на целую неделю бросил пить.)
А тридцать первого августа, под вечер, на Объект вернулся Ян Витальевич Бэлмо. Велел охранникам доставить свои чемоданы в отведенные ведущему сотруднику Объекта апартаменты в общежитии, а сам отправился засвидетельствовать свое почтение Монфиеву. Увы, не получилось: за дверью кабинета Большого Начальника раздавалось соло Анечки Петренко. «Да как ты смеешь подозревать меня в неверности?! Я же отдала тебе лучшие годы жизни!!! Ах, ты меня не любишь!… Ах, как я несчастна!!!»
– Ничто не ново под луной, - заключил Бэлмо и повернулся, чтобы
– Ян Витальевич?
– окликнул его тощий юноша с всклокоченной русой шевелюрой, в очках и белом халате лаборанта.
– Вы вернулись?
– Да-да? Вы, юноша, кто?
– Саша Глюнов, ваш аспирант.
– Ах, Глюнов!
– протянул Ян Витальевич.
– То-то ваше лицо мне показалось знакомым…
«Ты б еще полгода гулял по своим курортам,» - подумал Сашка, но вместо этого сказал:
– Я хотел вам реферат показать. Помните, вы мне задавали?
– Да, было, было, - с сомнением протянул Бэлмо.
– Ну, давайте, показывайте…
Аспирант засуетился, проводил научного руководителя в кабинет, где стал перебирать расставленные по полкам папки.
– Вот, - протянул Сашка сброшюрованные листы.
– «Проблема телепортации: физические и метафизические подходы».
Бэлмо рассеянно взял реферат, не читая, поставил размашистый автограф на первой странице, и, продолжая пристально рассматривать застывшего у монитора Черепунчика, спросил:
– Сами сделали?
– Да, - согласился Сашка.
– Жуткое уродство. Чем вы вообще всё лето занимались?
– Ну… - протянул аспирант.
– Что значит «ну»? Вы хотите стать ученым, Александр? Надо серьезнее относиться к поставленной перед вами задаче! Вы выполнили тот план, который я составил для вас в конце весны?
– Какой план?
– не понял Сашка.
– Тезисы, как вы велели, я сочинил, сейчас покажу…
– «Какой план»? «Какой план»?
– возмутился Бэлмо. Набрал воздуха, приступая к начальственному разносу: - Учтите, Александр, я не потерплю в своих аспирантах лентяя и лоботряса! Наука - это вам не «крибле-крабле-бумс», в которой всё выходит по взмаху волшебной палочки! Наука - это серьезно! И она не терпит самонадеянных юнцов, подобных вам!!
Выговор у отдохнувшего Яна Витальевича получился долгим, профессиональным и вдохновенным, и Сашке пришлось полчаса стоять, понурив голову, переминаясь с ноги на ногу и судорожно дергаясь каждый раз, когда рассерженный Черепунчик клацал на распалившегося Антропина крысиными зубками.
К полудню следующего дня отношение Бэлмо к Сашке Глюнову круто переменилось. Во-первых, он обнаружил план работы с аспирантом, который был благополучно оставлен в запертом ящике собственного рабочего стола, а следовательно, молодой человек и в самом деле был не виноват в невыполнении. (Кубин, подделавший с помощью сканера и компа рукописный листок, и сам Глюнов, тихо взломавший кабинет начальника, чтоб подложить бумагу, поздравили себя с успешным освоением дополнительной специальности). Во-вторых, на Сашку поступили заявки от доктора Журчакова и от академика Сабунина - дескать, зачем ограничивать рост молодого таланта одной научной отраслью? Бэлмо тут же вызвал Глюнова к себе и провел воспитательную работу: как, вы собираетесь забросить занятия морфореконструкцией? А как же ваши грядущие открытия? Как же ваша научная мечта?