Короли комедии - Светлана Харитонова

Капков Сергей Владимирович

Эраст Павлович вообще актёров любил, хорошо ко всем относился, очень творчески. И даже кричал беззлобно. Пыжился, краснел, но оставался весь в себе. Никто на него не обижался.

У нас с Гариным были замечательные сцены в "Мандате", очень смешные. Жаль, сейчас не вспомню эти диалоги. Мне приходилось все три часа разговаривать басом, и голос садился страшно. Один раз вообще связки посадила, и пару спектаклей пришлось отменять. А потом "Мандат" вовсе сняли. Пьеса-то была запрещенная, тексты - откровенно антисоветские. А публика валом валила, зал всегда был переполнен.

– А как вы попали в Театр сатиры?

–

Театр киноактера неожиданно расформировали. Всех раскидали по киностудиям. Наш актер Вадик Софронов попросил меня подыграть ему на показе в Театре сатиры, но неожиданно меня взяли, а его - нет.

– И как вам работа в Сатире?

– Ну, как сказать... Если честно, у меня двойственное отношение к Сатире. Потому что я ждала большего. Не ролей - их у меня было достаточно, - но вот это направление "мейерхольдовское" меня не очень устраивало. Там все было очень ярко, празднично, очень эстрадно, а я привыкла к мхатовской "глубине".

Валентин Николаевич Плучек меня сразу в "Клопа" ввел, и сразу я поехала с театром на гастроли во Францию. Потом у меня была Грицацуева в "Двенадцати стульях",

Зося в "Золотом теленке", Пегги в спектакле "Над пропастью во ржи" с Мироновым.

Хорошо помню водевиль "Гурий Львович Синичкин". Менглет играл роль какого-то очередного "главначпупса", а я - его секретаршу. Маленький эпизодик. Я хотела сделать характерную старушку, этакую дряхлую службистку, а режиссер Тункель требовал обычную, вышколенную секретаршу. Но грымза-то интереснее! И у нас с ним на этой почве возник спор. Но я все же нацепила какой-то дурацкий парик, прилепила длинный нос, острый подбородок, надела длинную черную юбку, старые противные туфли с перемычкой, черные чулки. И даже горб из ваты приделала. Я вся согнулась и такой вышла на прогоне. И Тункель сдался, говорит: "Вот это то, что надо!"

– Вы как легендарный Тусузов из той же "Сатиры" - для эпизода столько сил и выдумки!

– А как же? И эпизод был очень смешной. Я входила в кабинет Менглета и говорила: "Вас ждет кубанский ансамбль".

– Какой кубанский ансамбль?

– Казанской филармонии.

– А что они поют?

– Кубинские песни.

– А кто у них художественный руководитель?

– Как кто? Кац!

И это здорово принималось, даже на аплодисменты.

– В Театре сатиры вы играли довольно много. А поклонники у вас были?

– Поклонники? Не знаю. Были девчонки, которые писали мне очень хорошие письма. Но они очень любили Миронова и почему-то эту любовь, это тепло переносили и на меня. Эти девочки ездили с нами на гастроли, приходили ко мне в гостиницу, говорили какие-то приятные слова, дарили цветы. Очень хорошие воспоминания о них. Да и сам Андрюша мне очень нравился.

– Миронов ко всем одинаково относился? Или у него были симпатии?

– Даже не могу сказать. Он настолько был весь в трудах, в творческой работе, что, скорее, к нему все относились с симпатией. Хотя, конечно, кто-то его и недолюбливал из-за славы, успеха. Его обожала Верочка Васильева, опекали старики - Менглет, Папанов, конечно Пельтцер.

Когда он только пришел, его сразу стали вводить в "Клопа", потому что мы собирались на гастроли. Его буквально впихнули в Присыпкина. И я помню наш пустой зал, вошла - смотрю: Андрюша самозабвенно репетирует, ничего не видит и не слышит, пробует и так, и так... Я тихонечко постояла -

он никакого внимания. И пошла. Думаю: бедный, как же ему трудно! И в результате он очень хорошо сыграл, не хуже гениального Лепко.

– А почему вы ушли из Сатиры?

– Был такой спектакль "Женский монастырь". Там играли Миронов, Мишулин, Авшаров и Рунге. У них по сюжету были жены. Вот я одну из них и играла, в паре с Борей Рунге. Спектакль шел очень часто, на гастролях почти каждый день. Он так осточертел, что невозможно было даже о нем думать! Нельзя так протирать постановку. И этот "Женский монастырь" меня доконал.

– Может, дело не в спектакле? Вы просто устали от обыденности, повседневности...

– Я долго думала, уйти - не уйти. Даже с актерами разговаривала. А потом я уже твердо решила заняться документальным кино. Пришла к Плучеку: "Валентин Николаевич, очень мне хочется уйти". Он говорит: "Не уходи, я тебе дам звание "заслуженной", дам Марью Антоновну в "Ревизоре". Я пояснила, что дело решенное, тем более что я не в другой театр собралась, а в документальное кино. Плучек на это ответил: "Значит, я не сумел тебе дать столько работы, чтобы ты была загружена. Мне очень жаль".

– Приятное расставание.

– Да, я хорошо ушла. Это был особенный театр, по духу, по общению, по звездам. Я никогда не влезала в дрязги, хотя какие-то разборки там случались. Мне казалось, что коллектив у нас хороший. Я там и замуж вышла во второй раз. Был такой чудный актер Родион Александров. Милый человек, у меня очень хорошие ощущения о нем остались. В кино он мало снимался, где-то Луначарского сыграл, но в театре блистал. Когда мы "Волшебные кольца Альманзора" ставили, я играла королеву, а он - восточного шаха. Как он был красив! Какой у него был шикарный голос! А уж когда он начинал говорить с восточным акцентом - дамы трепетали.

– Тягу к эксцентрике, к комедии вы почувствовали в Театре сатиры?

– Как раз там не было такой возможности. Вот когда мы с Папановым играли концерты, сцены из Островского, там была эксцентрика. Это было очень симпатично, нас хорошо принимали. И я бы с удовольствием занималась эксцентрикой, если бы мне чаще ее предлагали.

Конечно, я характерная актриса, эпизодница. Мне в актерском отделе студии часто передавали слова режиссеров: "Давайте возьмем Харитонову, она этот эпизод сделает хорошо". Да и напрямую предлагали: "Если вы согласитесь, то мы знаем, что вы этот эпизод вытянете".

– В кино какую работу вы считаете "визитной карточкой"?

– Трудно сказать. Я считаю, что мощная заявка была в фильме "В трудный час". Там я сыграла первую и чуть ли не единственную главную роль. Снимал Илья Гурин по сценарию Евгения Габриловича. Мне не стыдно за эту работу, хотя сейчас, когда смотришь, все время думаешь: "Вот здесь я не дотянула, здесь перетянула..." Но поскольку роль большая, там можно было и наиграться, и развернуться.

Это была и очень трудная работа. Илья Яковлевич сурово к нам относился. Причем, изначально у нас с Володей Кашпуром были вторые роли, а он нас вытянул на первые. Может, потому что мы с ним оказались характерные. А в финале меня убивают. Я сначала в амбразурке с пулеметом стою и считаю подстреленных немцев: "Один! Второй! Третий! О-о-о, десятый!" И тут мне в лоб так - бух!
– и я падаю. Зрители потом говорили, что меня так жалко! Некоторые даже плакали.