Короля играет свита
Шрифт:
Черты ее были искажены почти экстатическим возбуждением, глаза туманились, губы шевелились, что-то шепча.
На лице Огюста и Жан-Поля был написан такой же восторг.
Алексей не поверил своим глазам. Потом вслушался в захлебывающийся шепот — и не поверил ушам.
— Государь… о мой император! — бормотала мадам Шевалье.
“Кто-то здесь сошел с ума, — спокойно, словно был совершенно случайным зрителем, подумал Алексей. — Может быть, я. Может быть, они. А скорее всего мы все скопом”.
Словно услышав его мысли, мадам
— Ты думаешь, я сошла с ума? Наверное, да — от восторга.
С'est excellent! — Ведь ты убил, ты убил это кровавое чудовище!
Уже второй из того страшного списка палачей пал от твоей руки.
Сначала — Талызин. Теперь — Скарятин. Капитан Скарятин!
О, Алексис, тебе только кажется, что этот шарф — белый. На самом деле он обагрен кровью, потому что этим шарфом 11 марта сего года капитан ЯКОВ Скарятин задушил… задушил императора Павла.
Голос ее сорвался. Она снова уткнулась лицом в шарф и безвольно подчинилась рукам Жан— Поля и Огюста, которые с двух сторон приподняли ее, помогли встать на ноги и осторожно повели по пустырю.
Через пару шагов Огюст обернулся и деловито сказал Алексею:
— Чего валяешься? Вставай. На камнях лежать — для здоровья не полезно. Да и народу сейчас набежит. Вон, обедня кончилась.
И в самом деле — со всех сторон раздался вдруг звон колоколов, возвещавший, что во всех петушиных соборах закончились службы.
Этот звон заставил Алексея завозиться, приподняться на колени. Но он еще никак не мог совладать с закружившейся головой и замер на четвереньках.
Порыв ветерка остудил его горящий лоб и принес какую-то свернутую бумажонку. Алексей вспомнил клочок, выпавший из-за ворота скарятинской рубахи, и подобрал бумажку вялыми пальцами.
Она была исписана наклонным острым почерком.
“Рыцарь-убийца”, — бросилось в глаза. Алексей вгляделся внимательнее.
“…Дама сия всюду таскает за собою молодого человека, никому не известного ничем, даже именем, кроме своего прозвища — Рыцарь-убийца” ходят слухи, что он по уши влюблен в мадам Ш. и спуску не дает никому, кто осмелится бросить в ее сторону мало-мальски косой взгляд. Молва гласит, что он буквально на днях убил в Петербурге на дуэли небезызвестного генерала Т.”
Алексей содрогнулся и крепко стиснул записку в кулаке.
Почти невероятным усилием он заставил себя встать и, с трудом сохраняя равновесие, уставился вслед удаляющейся троице французов, отчего-то наверняка зная, что видит их в последний раз в своей такой короткой и при этом уже несусветно запутанной жизни — такой же скомканной, как эта роковая записка.
Июль 1798 года.
“Великим магистром?! Полно, да не ослышался ли я? Неужели я буду гроссмейстером Мальтийского ордена?!”
Павел даже покачнулся. Никогда не испытывал он такого восторга, как в это мгновение: даже когда
Конечно, он испытал немало треволнений, прослышав о намерениях “дражайшей маменьки” позволить Александру обойти отца на пути к престолу, однако в глубине души никогда не сомневался, тот, кто рожден для трона, рано или поздно воссядет на него.
Престол, венец — это было то, что принадлежало ему по праву, само собой, независимо от его желания. А вот звание великого магистра… этот пьедестал Павел воздвигает для себя сам, своими собственными усилиями.
Это звание — признание его собственного величия, тут он не просто сын Екатерины и Петра III (что по-прежнему вызывает у императора тайные, но мучительные сомнения). Он просто — иоаннит Павел, не пожалевший ни страны родной, ни веры отцов для возвеличивания дела всемирного рыцарства и получивший за это высшую награду, о которой только мог мечтать!
— Я желаю немедленно видеть барона Николаи. Безбородко вскинул бровь.
Для чего, интересно знать, императору незамедлительно потребовался президент Академии наук?
Неужто желает в который уже раз углубиться вместе с ним в историю создания своей любимой игрушки — этого несусветного ордена, к которому при дворе всерьез относятся, кроме императора, один, ну два человека?
И тотчас же канцлер получил ответ на свой вопрос:
— Я намерен приказать в издаваемом академией календаре обозначить остров Мальту губернией Российской империи!
О господи… “Почему бы тебе не отправиться уж прямо сейчас завоевывать Индийское царство?” — подумал ошарашенный Ростопчин. Если бы он знал, что окажется провидцем и спустя два с половиной года…
— Чего еще угодно приказать вашему величеству, непроницаемым выражением проговорил Безбородко, быстрее других пришедший в себя (должность у него была такая, чтоб быстро оправляться от ударов, да и практики воспринимать, не дрогнув, самые несусветные монарший причуды накопил побольше прочих!).
— Прикажите нашему послу в Риме Лизакевичу вступить в сношение с римской курией и подтолкнуть вопрос о моем избрании главой Мальтийского ордена, — приказал — Павел, словно это было уже дело вполне решенное.
Ну, уж тут Ростопчин не выдержал:
— Осмелюсь напомнить вашему величеству, что вы исповедуете православную веру, а также состоите во втором супружестве. Граф Лита может в порыве благодарности давать какие угодно обещания, однако разве мыслимо, чтобы человек в вашем положении мог сделаться главою католического военно-монашеского ордена?!
Литта оскорблено вздернул голову:
— Что вы хотите этим сказать, граф Федор Васильевич?!
Однако Павел успокаивающе махнул ему рукой и обратил на Ростопчина взор столь умиротворенный, словно все его мечтания уже сбылись. Он ни чуточки не сомневался, что они непременно сбудутся!