Корона и эшафот
Шрифт:
Итак, нет ни свободы, ни безопасности, ни мира, ни отдыха, ни счастья для французов, нет надежды для других народов свергнуть иго, пока не падет голова тирана!
Граждане, Людовик Капет не один замышлял гибель отечества; будучи предан суду, он укажет своих сообщников, своих министров, своих агентов, неверных представителей народа, администраторов, судей и генералов, вместе с ним строивших козни против нации. Поэтому его процесс есть вернейшее средство избавить нацию от ее опаснейших врагов, навести страх на изменников, искоренить заговоры и обеспечить, наконец, мир, свободу и процветание страны; иначе все ваши стремления восстановить спокойствие и подготовить царство законов останутся тщетными.
Бывший король подлежит суду — это несомненно. Но кто должен судить его? Простой трибунал, составленный из непосредственных делегатов
Остается рассмотреть последний вопрос. Как надо судить бывшего короля? Его надо судить торжественно, по всей строгости закона!
Прочь от нас, ложные идеи милосердия и великодушия, которыми хотят польстить национальному тщеславию! Как могли бы мы поддаваться этим чувствам, не навлекая на свои головы порицание нации, а на родину — целые тучи бедствий? Неужели мы оставим бывшему королю возможность снова интриговать против свободы? Простить ему было бы с нашей стороны не только слабостью, но и предательством! От вашего решения, граждане, зависит спасение французов и укрепление республики.
Итак, я прихожу к заключению, что тиран должен быть судим Конвентом и приговорен к смертной казни».
Заседание 3 декабря, на котором был принят декрет «Национальный Конвент будет судить Людовика XVI», стало поворотным пунктом в истории процесса низложенного короля: вопросы о правомерности, до этого волновавшие совесть народных представителей, так или иначе решены; кончен пролог великой исторической драмы; начинался суд над Людовиком XVI.
С 10 августа королевское семейство находилось в Тампле, под надзором Коммуны. Башня охранялась снаружи и внутри стражей, набранной из парижских секций. Сообщение между узниками было свободно; они могли гулять по саду в сопровождении муниципальных чиновников. При короле находился его камердинер Клери, который получал жалованье от Коммуны.
Содержание королевского семейства было хорошо обставлено: стол отличался изысканностью и изобилием — он состоял из двадцати блюд. По требованию заключенных им немедленно доставлялись книги, письменные принадлежности и пр. Первые месяцы заключения король проводил в тесном семейном кругу. Его утро проходило в молитве (Людовик XVI, как известно, отличался набожностью) и занятиях с сыном; послеобеденное время посвящалось прогулке и чтению; по вечерам устраивались игры в пикет и карты, отгадывания шарад и тому подобные невинные развлечения. Образ жизни Людовика в тюрьме показывал, что этот человек был гораздо больше создан для тихого семейного очага, чем для бурной политической карьеры. Родись он в бедной семье ремесленника, Людовик XVI был бы добрым семьянином и честным, хоть и недалеким тружеником; родившись на ступенях трона, он сделался деспотическим монархом и совершенно бездарным политическим деятелем. Природные данные короля шли слишком вразрез с его положением; это противоречие только ускорило гибель его и монархии.
К политическим новостям Людовик XVI был довольно равнодушен; известия о победах и поражениях французской армии, о постановлениях Конвента, казалось, мало его интересовали. После учреждения республики один из комиссаров Коммуны, Манюэль сообщил Людовику об этом событии. «Вы уже более не король, — сказал Манюэль, — вот прекрасный случай сделаться хорошим гражданином». Новость, по-видимому, не произвела на короля большого впечатления. Далеко не так покорна судьбе была королева Мария Антуанетта; она из тюрьмы старалась поддерживать сношения с роялистами. Относительная свобода, которой пользовались узники в первое время, благоприятствовала этому; но впоследствии Коммуна, заметив подозрительные сборища перед Тамплем и условный язык, на котором говорили заключенные, приказала разлучить их и усилить за ними надзор. Вскоре после этого у королевского семейства были отняты всякие острые орудия. «Когда королю был передан этот приказ, — говорит
11 декабря утром королю было объявлено, что в этот день он должен предстать для допроса перед Национальным Конвентом. Около часу дня в комнату Людовика вошли мэр Шамбон и прокурор Коммуны Шометт и громко прочли ему соответствующий декрет. Короля больше всего оскорбило то, что в декрете он был назван Людовиком Капетом. «Меня не зовут Капетом, — возразил он, — это имя одного из моих предков, но оно никогда не принадлежало мне; впрочем, этот поступок только следствие того обращения, которое я поневоле выношу здесь в течение четырех месяцев». Мэр, не отвечая ничего, пригласил короля спуститься. Вся дорога прошла в полном молчании.
Перед появлением Людовика в зале Конвента президент [18] обратился к собранию со следующими словами:
«Народные представители, вы сейчас примените на деле право национального правосудия; вы ответственны перед всеми гражданами республики за твердость и благоразумие, которое вы должны проявить в этом важном случае.
Взоры всей Европы обращены на вас. История сохранит ваши мысли, ваши действия. Неподкупное потомство будет судить вас с неумолимой суровостью. Да будет ваше поведение сообразно новым функциям, возложенным на вас. Беспристрастие и глубокое молчание приличествует судьям. Достоинство вашего заседания должно соответствовать величию французского народа. Он даст через ваше посредство великий урок королям и полезный пример нациям, стремящимся к освобождению».
18
В этот день председательствовал Барер.
«Граждане трибун, — продолжал президент, обращаясь к зрителям, — вы разделяете славу и свободу нации, к которой принадлежите. Вы знаете, что правосудие возможно только при спокойном обсуждении дела. Национальный Конвент рассчитывает на вашу полную преданность отечеству и на ваше уважение к народному представительству. Парижские граждане, конечно, не упустят этого нового случая показать воодушевляющий их патриотизм. Им стоит только вспомнить страшное молчание, сопровождавшее Людовика при возвращении из Варенна [19] , молчание, предвестник суда наций над королями».
19
Когда Людовика XVI везли через Париж, после бегства в Варенн, на пути его была повсюду расклеена следующая афиша: «Всякий аплодирующий королю будет избит палками; всякий оскорбивший его будет повешен!» Поэтому толпы народа, переполнявшие улицы, встречали его зловещим молчанием.
Глубочайшая тишина царствовала в зале, когда был введен Людовик XVI. Указав ему на то самое кресло, в котором он приносил присягу на верность конституции, президент приступил к допросу. Он последовательно прочитывал каждый пункт обвинения и, выждав ответ обвиняемого, переходил к следующему.
Президент:Людовик, французский народ обвиняет вас во множестве преступлений, совершенных с целью установить вашу тиранию на развалинах его свободы. 20 июня 1789 года вы посягнули на самодержавие народа, распустив собрание его представителей и разогнав их силою с места заседания. Это доказывается протоколом, составленным в версальской Зале Мяча членами Учредительного собрания. 23 июня, желая продиктовать нации свои законы, вы окружили войсками ее представителей, объявили им две королевские Декларации, разрушающие всякую свободу, и приказали им разойтись. Эти посягательства подтверждаются вашими декларациями и протоколами Собрания. Что вы имеете сказать в свое оправдание?