Корона с шипами

Джонс Джулия

Ангелине не хотелось оставаться в крепости Серн долгие девять месяцев. Она не знала точно, беременна или нет, но решила не рисковать. Если, чтобы отпустить ее в Рейз, Герте нужно увидеть кровь — пожалуйста. Однако неожиданно план Ангелины оказался на грани срыва. Чернила не отличались от крови консистенцией и цветом — но не запахом. Стоит Герте повнимательней исследовать пятно, и старуха немедленно учует обман.

— Глупости, госпожа, — наконец опомнилась Герта. — Я не допущу, чтобы вы в таком состоянии мотались вниз-вверх по лестнице. Вам лечь надо,

а не по прачечным бегать. — Она решительно отодвинула Ангелину с дороги.

Ангелина наморщила лоб и топнула ножкой, приказывая себе немедленно найти выход. Но в голову не приходило ни единой мысли. Снежок исчез, а рука Герты неумолимо приближалась к простыне.

Проклиная собственную глупость, Ангелина стиснула зубы, зажмурилась и застыла в ожидании неминуемого разоблачения. Ну почему она такая дурочка? Почему она не может быть хитрой и находчивой, как другие женщины?

Секунды тянулись как вечность. Вот Герта со старческим кряхтеньем нагнулась, вот зашуршала сдергиваемая с кровати простыня... Ангелина не смела открыть глаза. Никогда еще она не чувствовала себя так скверно. Что скажет Изгард, если узнает об ее уловке? И что он сделает?

Судя по звуку, Герта зачем-то ощупывала кровать...

— Мерзкая тварь! — завопила служанка. — Снежок! Сейчас же иди сюда, паршивая собачонка!

Ангелина испуганно открыла глаза. Она так крепко сжимала зубы, что у нее даже скулы свело.

Герта сорвала простыню с постели и сунула Ангелине:

— Нет, вы только взгляните, что натворила эта нахальная псина! — выходила из себя старая служанка.

Ангелина принюхалась и почувствовала запах мочи. Пятно на простыне расплылось и из красного стало бледно-розовым.

— Ваша собака обделалась на кровати. Негодный пес написал прямо на пятно крови. — Герта размахивала испачканной материей перед носом Ангелины. — Это отвратительно. Если вы немедленно не займетесь его воспитанием, госпожа, клянусь пятью богами, я возьму это на себя.

Напоследок Герта так энергично взмахнула простыней, что все металлические предметы у нее на поясе дружно зазвенели, как колокольчики. Потом она скомкала материю, так что не видно стало ни мочи, ни чернил, и, продолжая возмущаться, вышла из комнаты. Но с порога обернулась и добавила:

— Если это повторится, я велю сенешалю отрезать этой собаке хвост. — С этими словами Герта наконец покинула спальню; конец простыни волочился следом, как будто у служанки тоже вырос хвост.

Ошарашенная, Ангелина уставилась на захлопнувшуюся дверь. Она была так поражена, что не понимала толком, что же случилось. Снежок написал на постель?

Точно услышав свое имя в мыслях хозяйки, Снежок вылез из-под кровати. Он просто раздувался от гордости. Ни одна собака на свете ни разу в жизни не была настолько довольна собой. Изо всех сил виляя хвостом, пес уселся у ног Ангелины.

Никчемная, совсем никудышная собачонка.

15

Предрассветное небо радовало глаз всевозможными оттенками серого цвета. Райвис Буранский

успел налюбоваться каждым из них. Сейчас, когда они ехали вдоль длинного известнякового утеса, небо было темное, как древесный уголь, а линию горизонта перерезала широкая серебристая полоса. От этого облака казались пепельно-серыми, деревья — свинцово-серыми, а горы — синевато-серыми. Серым был даже туман. Он поднимался с земли, клубился вокруг лошадиных копыт. От него все вокруг становилось сырым и скользким. Туман влажной пленкой покрывал лицо Райвиса, влагой просачивался между его бедрами и боками лошади, заползал в легкие. Он был везде и в то же время нигде. С ним невозможно было бороться. Хорошо еще, что непромокаемый плащ защищал от дождя.

— Город сразу за перевалом, — прошептал Кэмрон Торнский. — Нам осталось ехать меньше часа.

Райвис кивнул. Последние два часа они старались говорить как можно меньше. До этой долины, примыкающей к Торну с северо-запада, они добирались две ночи и день. Хотя большинство бойцов за это время не проспали и пяти часов, держались все молодцами. Даже теперь, в унылых предрассветных сумерках, окутанные туманом, солдаты не теряли бдительности. Спины всадников были выпрямлены, глаза настороженно шныряли по сторонам, руки лежали на рукоятках мечей.

Двое специально обученных истанианских разведчиков ехали на две лиги впереди отряда. Им выдали лошадей, голосовые связки которых были перерезаны при рождении, чтобы, случайно заржав в неподходящий момент, они не выдали своих всадников. Несколько минут назад Райвис заметил, что в одном месте разведчики остановились и спешились — земля на тропинке была вытоптана. По валявшемуся рядом лоскуту материи он определил причину задержки — они остановились, потому что сочли нужным немедленно перевязать копыта коней. Истанианцев что-то встревожило. А если что-то тревожит истанианского разведчика, значит, и у всех остальных есть веские причины нервничать.

Райвис натянул вожжи: его мерин попытался было свернуть из отбрасываемой утесом тени на более широкую и удобную для проезда тропу. Райвис похлопал его по шее и — восьмой раз за последний час — проверил, свободно ли выходит меч из ножен.

— Еще немного проедем и остановимся, — негромко сказал он Кэмрону, — подождем, какие новости принесут нам разведчики.

Кэмрон помотал головой. Он ехал чуть впереди, так близко, что их лошади иногда задевали друг друга.

— До рассвета остался всего час. Мы не можем зря терять время.

Не можем рисковать, подумал Райвис, но вслух ничего не сказал. В кустах у дороги что-то зашевелилось. Пара гусаков, рассекая крыльями туман, поднялась в небо. Райвис взглянул на Кэмрона.

— Возможно, там лежит, подстерегает нас один из гонцов Изгарда. — Он чувствовал, как с каждым словом мгла наполняет рот, касается его языка. На вкус туман был как земля, трава, лошадиный навоз. — Нам нужно до въезда в город знать, с чем придется иметь дело. Изгард мог оставить там несколько сот человек.