Корона жигана

Сухов Евгений Евгеньевич

Косте Фомичу и самому удалось попробовать прелести Капустницы, и он убедился, что в искусах любви во всей Хитровке ей нет равных! Но продолжать связь он не желал, опасаясь получить финку в бок вот от такого же сопливого ревнивца.

В последние месяцы Варька Капустница быстро стала набирать вес, и если так пойдет и дальше, то через год-два она сумеет потеснить с пьедестала непотопляемую мадам Трегубову.

— Молодец, хорошая у тебя баба, — одобрил выбор пацана Константин.

— А то! — воскликнул Сявка, оставшийся доволен похвалой

авторитетного жигана. — Прежде чем Варьку разложить, мне пришлось месяца два ее охмурять. То крендель ей поднесу, то монету какую-нибудь подарю. А когда однажды срезал золотые котлы у одного захарчеванного фраера, так сразу ей в подарок принес, — не без гордости продолжал пацан. — Ну, здесь она не устояла. Пирожки свои тут же сложила, и мы с ней на хату пошли.

Костя Фомич вновь улыбнулся, представив, какой нелепой выглядела возлюбленная пара: огромная, раздобревшая на пирожках Варька и худенький подросток, едва дотягивающийся макушкой до ее увесистых грудей.

Впрочем, Хитровка — страна контрастов, здесь еще и не такие чудеса случаются.

— Ладно, что там еще заметил? — потерял интерес к похождениям мальца Фомич.

— На малину к Федоре трое жиганов зашли. Раньше я их здесь не видел. Уркачи к ним подвалили, спросили, откель гости, а они говорят, что из Мурома.

— Точно жиганы, не легавые? — скрывая тревогу, спросил Фомич.

— Не похоже… По фене толково ботают и держаться умеют. У двоих наколки блатные. Третий постарше, говорит, на каторге чалился.

— Из уркачей к ним кто подходил?

— Степка Кривой и Гришуня Вяземский.

— Это хорошо. Они легавую породу за версту чуют. Значит, свои. А ты молодец, вот возьми за труды, — сунул Костя Фомич мальцу рубль. — Накажи своим чиграшам в оба глядеть.

— О чем речь, Фомич, — заныкал в карман рубль довольный шкет. — Будут смотреть как надо, а если что, сам глаз вырву, — кровожадно пообещал хлопчик.

Фомич довольно хмыкнул — достойная смена растет.

— Ты с бабами-то не очень, — на прощание серьезно сказал Костя Фомич.

— А что так? — удивился шалопай, чуть подвинув сползшую на глаза кепку.

— Воровать разучишься, если всю силу на бабах оставишь. — И, весело расхохотавшись, распахнул дверь, оставив Сявку в полном недоумении.

Он уверенно прошел по коридору. В комнату переговоров хотелось войти неожиданно. У самого порога лежала скрипучая доска, и он предусмотрительно перешагнул ее. Прислушался к голосам в комнате. Ничего настораживающего. Макар Хрящ травил какую-то воровскую байку и, похоже, был очень доволен собой.

Константин шумно отворил дверь и, едва поздоровавшись, прошел в комнату, по-хозяйски развалившись в свободном кресле сбоку от Макара. Хрящ встретил его появление полнейшим равнодушием, он даже не повернулся в его сторону, и это демонстративное пренебрежение неприятно покоробило Костю Фомича.

Константин порылся в карманах, стараясь не сводить с жигана взгляда, выудил зажигалку и, шумно

чиркнув, закурил папироску.

— Ты бы, Лизонька, познакомила меня, что ли, со своим гостем, — произнес Фомич.

— А ведь правда! — всполошилась Трегубова и, задержав взгляд на Макаре, заговорила на полтона ниже: — Макар Хрящ, гость наш питерский… А вот это и есть тот человек, что на Кирьяна тебя выведет. С ним можешь говорить о деле. Его зовут Костя Фомич. Может, слыхал о таком?

Макар Хрящ медленно повернулся. Фомич сразу отметил, что гость обладал повадками вожака стаи, привыкшего, что всякий самец при его появлении обязан был спрятать свой взгляд. Константину стоило немалого труда, чтобы выдержать обжигающую смоль нацеленных глаз.

— Слыхал, — лениво процедил сквозь зубы Хрящ. — Меховой магазин на Большой Дмитровке — твоя работа.

— Точно, — удивился жиган, невольно исполнившись уважением к залетному гостю. — Откуда знаешь?

— Я, брат, много чего знаю, а только хочу предупредить тебя, что твои людишки после двух литров пива становятся очень болтливыми. Я бы на твоем месте языки им поукоротил… И чем скорее, тем лучше. — Усмехнувшись, Хрящ добавил: — Если сам без языка не хочешь остаться.

— Описать можешь, кто трезвонил? — нахмурился Константин, задетый за живое.

— Давно это было, подзабыл уже, — уклончиво ответил Хрящ, — а только припоминаю, что он на братское чувырло очень походил. Такими экземплярами у вас на Хитровке все пансионаты забиты. Присмотрись, — дружески посоветовал Хрящ.

— Ладно, разберемся. Лиза, ты вот что, подсуетись как следует, все-таки не каждый день к нам из Питера такие знатные гости захаживают. Давай своего заветного!

— Это которого? — захлопала глазами мадам Трегубова.

— А того самого, что ты в шкафчике держишь.

— Ах, этот, — Елизавета вытерла руки о передник и распахнула шкафчик. Порывшись и погремев посудой, она извлекла небольшой штоф: — Чистейший! Сама гнала. Весь первач по штофам рассадила, для особых гостей. А остальное уже так, — махнула она рукой, — без повода. Наши-то все сожрут, им лишь бы горело, — не то пожаловалась, не то похвалила Елизавета Михайловна. — Да и пить не умеют, как нажрутся, так все облюют вокруг, а у меня ковры, — повела она рукой, — красота разная.

— Не боишься, что и я напьюсь? — усмехнулся Хрящ, взяв у мадам Трегубовой стеклянный штоф. — Возьму да испорчу тебе всякую красоту.

Фомич нахмурился. Вороватый взгляд гостя откровенно остановился на прелестях Елизаветы Михайловны. Похоже, что он имел серьезные виды на хозяйку.

— Ты-то? — весело захохотала мадам Трегубова. — Ты не из таких. Во-он даже вилку правильно держишь, а ножом так работаешь, как будто из «Эрмитажа» не вылезаешь. Культура, одним словом. Где только научился?

— У меня свои университеты, — нахмурился Макар. — Сразу всего и не расскажешь.

— Ты часом не из бывших? — неожиданно спросил Фомич.