Коронный разряд
Шрифт:
С этими мыслями я все-таки развернул конверт, внутри которого оказался лист бумаги с написанным от руки сопроводительным текстом, исполненным затейливым, красивым почерком…
«Уважаемый Максим Михайлович, с прискорбием и осознанием собственной недальновидности… все результаты оказались подлинными… сданы в срок и в полном объеме… приношу искренние извинения…» Документ не сразу был понят — привычка обнимать машинописные страницы взглядом, читая сразу несколько строк, на рукописном не сработала. Но на второй раз все встало на свои места.
Александр Ефремович Ферзен,
Кстати, диплом был тут же — синий, обычный, даже с парой троек… Сложно одновременно учиться в школе и в университете.
Я задумчиво провел пальцем по плотному картону с гербовым имперским оттиском. Выходит, высшее образование у меня уже есть… Можно захватывать мир.
Мысли скакнули к недавней беседе с Никой, и я поежился.
— Может, действительно? Ну какой еще император, в самом деле. Пошлость какая.
Я прошел к машине и внимательно посмотрел, как достают из сплющенного корпуса остатки бойца, умершего не за родину, не за семью и не за высшие идеалы. Умершего за то, чтобы звенел смех в мраморных залах с золочеными потолками, чтобы не кончалось шампанское в бокалах, и вышагивали в вальсе, блистая фамильными драгоценностями и запонками, девушки и юноши из рода, чья семья даже не удосужилась вытащить его останки из сгоревшей машины.
— Пожалуй, да, — согласился я с прежними мыслями. — Император этот мир не спасет.
Этому миру нужен тиран.
Эпилог
Кабинет был серым, скучным и безликим. Одинокий стол, на поверхность которого проливался свет хмурого московского дня из единственного окна. Стул за столом, придвинутый плотно. Еще один стул напротив, занятый высоким восточным человеком с острой бородкой — тоже в сером костюме, как на зло.
Поднятые вверх жалюзи не скрывали вид на широкий проспект в трех сотнях метров ниже. Высота, недоступная простым смертным. Но и слишком далеко, чтобы видимое пространство ощущалось настоящим, подлинным, а не нарисованным полотном с искусной детализацией серых зданий, серых улиц и черных крон деревьев, с которых ветер уже снес желтые листья, а немногословные дворники смели их в черные мешки.
Единственными яркими красками в кабинете были фотографии, разложенные на углу стола. Цветные, формата «а четыре»: на каждой молодая девушка, одна или в сопровождении юноши, посреди яркого — тогда еще летнего дня.
— Доброе утро, Амир, — еле слышно скрипнула дверь, и за спиной восточного человека раздался голос, привычный повелевать и властвовать.
Гость кабинета ворохнулся, попытался встать и поприветствовать со всем уважением, но сухая старческая ладонь придержала его за плечо.
— Сиди, — оставили его на месте.
И слова радости от встречи как-то сами собой завязли на
Хотя обижаться на этого человека было бессмысленно. Он явился с того света, чтобы вершить суд и выигрывать войны, чтобы говорить ничтожествам прямо, кто они есть — и ничтожества обтекали, не способные возразить.
Его старались избегать — наверное, он был единственным среди всех князей, передвижения которого отслеживали столь внимательно и чутко не для того, чтобы застать и поговорить, а чтобы ни в коем случае не встретить лично.
Личность старого князя Юсупова стала легендарной еще при прежней жизни — до того, как на родовом кладбище был установлен монумент над его могилой… В которой, как оказалось, все эти годы никого не было.
Сейчас же князя воспринимали с той же растерянностью, что и явившегося из небытия Кощея Бессмертного, игла с жизнью которого была с гарантией сломана. И мир недоумевал — искать ли обломки старой иглы, чтобы склеить и снова сломать… Или же где-то есть новая… Или просто накрыться плотным одеялом с головой, в надежде проснуться тем утром, когда он сам собой исчезнет — столь же внезапно, как появился.
Старик прошел справа от кресла, остановился возле стола, с равнодушным видом тронул фотографии, развернув веером, и тут же сложил обратно.
— Ты убрал ее от Максима?
— Она прогнала специалиста, — Амир вынужденно отвел глаза вниз.
Как же неприятно отчитываться за чужие ошибки.
— Тогда купи, — прорвалось раздражение в голосе старика.
— Она не взяла деньги.
— Мало предложил?
— Даже слишком много. — Поджал он губы.
«Для той, что копается в урне с мусором» — не стал он добавлять. Хотя это какой-то позор.
— Реши через отца. — Выдал князь недовольно. — Сосватай кому-нибудь из младшей семьи.
— У нас так не останется свободной родни, — позволил себе осторожно заметить Амир.
В конце концов, каждый свободный родственник — это возможность политического маневра и использовать их вот так…
— Тебя не должно это беспокоить. — Последовала жесткая отповедь.
На мгновение Амиру стало по-человечески обидно. Столько крови и сил пролито за род, а в деле с каким-то бастардом к нему относятся, как к собаке — верной, но которой можно хлестнуть по морде, если сунется не в свое дело.
— Уважаемый, что в нем есть такого, что вы тратите свое бесценное время? — Не позволил он себе сорваться в раздражение. Наоборот — сделал фразу мягкой и примирительной, полной почтительного внимания.
Но старик умел отличать оттенки и настроения.
— Извини, — прозвучала сухая фраза после ощутимой паузы.
Воодушевившись единственным словом, крайне редким в устах легендарного человека, восточный гость уже настроился на историю и пояснения … Но потом была лишь тишина, от которой Амир ощутил растерянность — будто не расслышал, будто было произнесено, но он отсутствовал… Уже не было никакой обиды — князь, не способный врать, извинился искренне, так что сейчас Амира переполняло только недоумение.