Коронованный наемник
Шрифт:
Вигге запнулся, ожидая реакции на свои слова, а Леголас презрительно оскалил клыки:
– Ох и удивил! Не нужно быть мастером интриги, чтоб обмануть того, кто всегда верил тебе. Достаточно быть подлецом. Что же до Сармагата – я сомневаюсь, что этот орк тебе по зубам. Как бы не подавиться…
Лицо Вигге озарилось шальным восторгом:
– Не веришь… Не хочешь верить, что простой смертный оказался победителем там, где эльфийский принц остался в дураках, – он осклабился, – так слушай. Эти бочонки ждали вести от Йолафа. Он хотел попытаться раздобыть в штабе Сармагата некий бесценный свиток, повествующий, как может исцелиться больной Волчьим Безумием. Да, да, милорд. Тот самый свиток, в котором, быть может, заключено твое спасение. Ха… братец у меня все же не промах. Он сумел его добыть и передал посыльному, которому
Вигге почти добродушно подмигнул Леголасу, а затем сунул руку под камзол и драматическим жестом вынул плотный кожаный сверток, украшенный варварской росписью.
– Вот, принц. Вот она, ваша единственная, последняя надежда. Поглядите напоследок, как близко было спасение. А вот это, – тут он указал на лужи, стоящие на полу и колдовски поблескивающие голубоватыми кристаллами, – это оружие, с которым мы собирались идти на столицу и надрать зад орочьей швали, когда Сармагат лишится своего козыря, – и Вигге снова покачал в пальцах сверток.
Леголас стиснул зубы, не отрывая от свертка глаз, а рыцарь отбросил дурашливое добродушие и холодно проговорил:
– Я. Я ближайший доверенный соратник Йолафа. Я сражался, я лгал, я притворялся, чтоб заслужить это место. Я годами был верен одной своей ненависти, как не смог бы быть верен и тысяче любовей. И все ради этого дня. Прежде я собирался уничтожить заготовленную воду, а в награду потребовать от Сармагата Бервиров трон. Князь все равно уже развалина. Но этот свиток все меняет. Мне больше не нужен престол, как не нужен весь этот дрянной медвежий угол. Я возьму кристаллы, заберу свиток и покину княжество. Я понесу Волчье Безумие за собой, я дам ему охватить Средиземье, и лишь я буду владеть секретом исцеления. К балрогам кольчугу, меч и брань командиров. Я стану великим целителем, я прослыву магом. А ты… твой труп останется здесь. Здесь его утром и найдут при обходе. Что может быть естественней, чем орк, что с орочьей примитивной тупостью ценой своей жизни уничтожил оружие, что угрожало его соплеменникам? Вы зря так надрались с Гослином. Я слышал ваш разговор и ваше прощание. А уж то, что ты пойдешь за мной, привлеченный моими шагами, было понятно и ослу. Я заманил тебя сюда. И сейчас держу в руках твою жалкую подпорченную жизнь.
Вигге был страшен в этот миг. Глаза полыхали фанатическим блеском, губы дрожали, словно монстр, много лет выедавший его изнутри, вдруг вырвался на волю. Леголас не узнавал прежнего могучего немногословного рыцаря, не блиставшего манерами, хмурого, в минуты волнения неловко теребившего бороду, зато твердой рукой управлявшего штабом в отсутствие командира. Где прятался в нем этот безжалостный холодный мерзавец? Где жил этот ядовитый аспид?
А предатель снова сунул за пазуху свиток, взялся за рукоятку тележки.
– Легкой вам смерти, ваше высочество, – отсек он. А затем широко хлестнул по ближайшей луже правой ногой, взметывая прямо в грудь Леголасу искрящийся веер ледяных брызг.
====== Глава 35. Сестренка ======
Это было невозможно. Немыслимо, недопустимо, преступно. Все умирали, все могли блистательно пасть на поле брани, сжимая в ладони меч, или гадко сгинуть в придорожной канаве с ножом промеж ребер. И это всегда казалось естественным и справедливым. Ведь о смерти напрасно говорят столько страшного, верно? Она вовсе не жестока, не горька, не безжалостна. Она – освобождение, она неотделимая часть бытия… Как красиво. Как разумно, как правильно… как лицемерно, как омерзительно, как лживо!!! Все могут и должны умереть, но не она! Она не могла погибнуть, не могла просто уйти, не обернувшись, не могла исчезнуть, оставив на его руках лишь бессильную тяжесть своего хрупкого тела, словно сброшенный мимоходом плащ. Где жила в нем эта слепая вера? Каким безумием она была посеяна? Отчего он никогда не допускал даже мысли, что Тугхаш смертна, как все прочие, кто жил и умирал вокруг? Почему рисковал ею, глупо и фанатически убежденный, что сможет защитить ее всегда и ото всех одною силой своей агрессивной, уродливой, неистовой любви? Да, поначалу ему удавалось… И Моргот долго с ухмылкой смотрел на его жалкое тщеславие, а потом просто
… Хорек визгливо взрыкнул от боли, и Таргис отдернул руку, которой только что до онемения сжимал шерсть на загривке варга. Клок темного меха остался в пальцах. Таргис с бессмысленной пристальностью осмотрел его и сжал кулак, чувствуя, как к горлу подкатывается тошнота пополам с колючими комьями злобы. Он должен сейчас же что-то сделать. Немедленно предпринять что-то правильное и важное, иначе он бросится на Сармагата, вопьется зубами в его могучую шею и будет остервенело терзать ее, захлебываясь горячей черной кровью, как тогда, раньше, когда человек угасал в его исковерканном теле, уступая место необузданной беспощадной твари. Варгер выронил клок шерсти и прижал ладонь к груди, словно пытаясь зажать открытую рану. Кровь шумела в ушах, в груди сидел горячий стержень, впивающийся куда-то в глотку и мешающий дышать. Сейчас, прямо сейчас сделать что-то. Что-то, чтоб опрокинувшийся мир вернулся на место…
Серое небо слилось в молчании с белизной поля и холмов, мир заполнился плотной тишиной, сжавшись, сузившись до кряжистой фигуры на снегу. Сармагат стоял на коленях, прижимая к необъятной груди неподвижное тело в кольчуге, и Таргис видел, как мощные плечи содрогаются в такт прерывистому дыханию, а на шее пойманной птицей бьется пульс. Варгер несколько секунд смотрел, как трепещет смуглая кожа, и Сармагат вдруг впервые показался ему невероятно живым и уязвимым. Он привык боготворить господина. Он признавал перед ним свое ничтожество, он пылал преклонением, подчас не помня, сколь несовершенен бывает его сюзерен. А сейчас, снова победивший, но на сей раз, растоптанный непомерной ценой своей победы, Сармагат вдруг утратил извечный ореол безупречности и несокрушимой силы. И Таргис ощутил, что именно должен сделать, чтоб вырвать из собственной груди сидящий в ней раскаленный гвоздь. Негнущимися пальцами он вынул из сапога кинжал и двинулся к Сармагату.
Шаг за шагом, все ближе. И снег так беззаботно поскрипывает под ногами, словно пытается напомнить – ему наплевать на обрушившийся мир, на горячие багровые пятна, на варга, бьющегося неподалеку в агонии и разевающего пасть в безмолвном хрипе. К Сармагату никогда нельзя было приблизиться незамеченным и на фарлонг. А сейчас он глух ко всему, кроме разрывающей его боли, и Таргис стоит уже прямо за его спиной. Ну же. Всего один удар, прямо туда, в этот беззащитно бьющийся пульс, и все узлы будут развязаны… Сердце стучит глухо и прерывисто, пальцы онемели, словно приросли к разогревшейся в ладони рукояти. А господин ничего не слышит, только шепчет что-то невнятное, вздрагивая, как от озноба, и пряжка оружейного ремня тускло взблескивает на его плече сквозь спутанные каштановые пряди Тугхаш, и ярко-алые капли скользят по латным пластинам рукава, падая на примятый снег…
Несколько мгновений Таргис смотрел на узор красного бисера на снегу, и какая-то мысль мучительно продиралась сквозь владевшее им потрясение. Потом же резко встряхнул головой:
– Мой господин, – тихо проговорил он, но Сармагат не слышал. Тогда варгер громко и жестко окликнул:
– Милорд! Кровь!
Сармагат дернулся, как от удара, и вскинул на вассала страшный полузвериный взгляд. Но тот не отвел глаз:
– Господин, рана Тугхаш кровоточит. Она жива.
Орк не ответил, лишь крепче сжал в объятиях неподвижное тело, и это движение, казалось, пробудило в нем угасший было здравый смысл. Осторожно опустив Камрин на снег, Сармагат отвел с бледного лица волосы, видя, как из уголка рта сочится ручеек крови. Провел по шее девушки пальцами, оставляя когтями кровавые мазки, нащупал артерию, а потом снова поднял на Таргиса взгляд, в котором уже не было ни следа безумия.
– Я прострелил Тугхаш легкое, – глухо проговорил он, – она истечет кровью за считанные часы. Мне нужен лекарь. Таргис… не отрицай, ты знаешь леса намного лучше, чем говоришь мне все эти годы. Для тебя в Ирин-Тауре нет тайн. Скажи мне, где найти Эрвига. Скажи правду, и я клянусь тебе Черным престолом владыки Мелькора, что исполню любое твое желание, чего бы оно ни касалось.
Лицо Таргиса отразило молниеносный калейдоскоп каких-то непонятных чувств, словно быстрая стайка рыб скользнула под водой, но он не запнулся: