Короткая остановка на пути в Париж
Шрифт:
Старый Фриц затеял с Элиасом игру в шахматы; плоскую карманную коробочку с фигурками он прихватил с собой. Матч между ними длился уже несколько месяцев, с самого начала цивильной службы Элиаса. Старый Фриц играл хорошо и любил свое умение. Как правило, он и выигрывал, не замечая при этом, что регулярно уступает юному партнеру каждую пятую партию. Старый Фриц любил побеждать в борьбе, одолевая сопротивление противника, и умница Элиас способствовал ему в этом. Вот и теперь, после того, как дебют для Старого Фрица сложился неудачно, Элиас, пряча улыбку, несколькими неожиданными и точными ходами помог противнику выровнять положение. Но — ненадолго. Хитрой комбинацией Элиас снова перехватил инициативу и принудил Старого
Ребе сидел над своей вазой и с аппетитом, но без интереса (замени ему мороженое картофельным пюре, он бы и не заметил) черпал ложечкой тающую шоколадную и фруктовую массу. Железнодорожный справочник, который, конечно же, был при нем, лежал на столе невостребованный. Сигналов не поступало. То ли после десятилетий непрерывного труда ему предоставлена была возможность отдохнуть, то ли настала пора браться за решение новой задачи. Иногда он поднимал голову, отмахивал паутинку, взглядывал на благополучного зайца с бубенчиком (в праздничные дни кто-нибудь его непременно слопает) и улыбался: давняя история толклась в его памяти. Тогда они с Горбылем уже дня три ничего не ели. Горбыль поставил самодельный капкан: «Крот попадется — всё равно сожру!» В капкан попался заяц. Горбыль как раз пристроился у костра и заснул, а он услышал крик зайца и поспел к капкану. Зайчишка трясся от страха и смотрел на него с отчаянием, уже не кричал, но казалось, всё кричит, и в ушах бился этот высокий, режущий крик. Он отпустил зайца и вернулся к костру. Горбыль потом руками разводил: «И как только выбрался? Ну, хитер косой!» Недобро щурясь, взглядывал на кореша с подозрением, но за грудки не хватал, напрямую не спрашивал. Учитель, когда он рассказал о случившемся, улыбнулся беззубой улыбкой: «Робеспьер из вас, скорее всего, не получится. Впрочем, не исключено, что Робеспьер, за день натешившись гильотиной, по вечерам кормил с ладони цыплят. Я видел как-то фотографию: Ленин ласково гладит кошку...»
Старик с Ником, поставив локти на стол и сцепив ладони, мерялись силой. Состязание складывалось не в пользу Старика, хотя тот подбадривал себя, на своем коверканном немецком выкрикивая что-то дурацкое, принимаемое им за шутки. В отличие от своего приятеля, Ник не был склонен к психологическим маневрам: у него даже лицо становилось сердитым всякий раз, когда он, прибавляя силы, укладывал руку Старика на стол. «Здоров он, однако, — Профессор раздраженно поглядывал на красное, возбужденное лицо Старика и всякий раз вздрагивал от его выкриков. — Здоров, как бык. И это при его диагнозе».
«А вы, похоже, сегодня на пенсии?», — повернулся он к Ребе и легким кивком показал на дремавший без дела железнодорожный справочник.
«Кто знает, — глаза Ребе весело смотрели из-под козырька фуражки. — Возможно, как раз сегодня меня ждет главное дело жизни».
Красная стрелка на вокзальных часах, постукивая, отбрасывала в вечность секунды. Было время пройти поезду. И он показался, точно по расписанию. Машинист из кабины приветливо помахал им рукой. Разноцветные, отмытые до блеска грузовые вагоны бойко пробежали мимо.
«На днях в газете поразительная информация, мои дамы и господа! — На обветренном лице Старого Фрица засветились серебряные талеры. — Представьте себе точно такой же состав, точно
«Вот и полагайся на немецкий порядок?» — недоумевал Профессор.
«Еще бы не порядок! — заспорил Старик. — Пиво в кнайпе имеется. Грузы из стоящих вагонов не растаскивают. Автоматика сработала. У нас бы нипочем не сработала. Поехали бы из пункта А в пункт Б, а оказались в пункте... Ж!..» Старик показал пальцем на небо и гакнул так, что Профессор поморщился.
«Если считать порядком принятый ход вещей, то именно порядок рано или поздно непременно вызывает у кого-нибудь желание его нарушить, — сказал Старый Фриц. — Не в этом ли причина всех войн и революций?»
«А вы что думаете, Ребе?» — спросил Старик.
«Я думаю, что машинист иногда очень хочет выпить пива».
Ребе потрогал пальцем бубенчик на шее у шоколадного зайца и неожиданно громко рассмеялся.
Глава шестнадцатая
Птица Керри умерла под вечер.
В холле на экране пылал искусственный камин. Пламя то вспыхивало ярко и металось по всему экрану, то начинало увядать, никло, легкие золотые обрывки его, будто подхваченные ветром, устремлялись в черную непроглядную глубь за экраном.
На огонек, пусть и невсамделишний, но, отчего-то казалось, всё же даривший тепло, тянулись, как повелось, обитатели Дома — те, кто хотел и кто мог, тех же, кто не мог, но и не протестовал, привозили в креслах и размещали каждого на привычном месте.
К Пасхе помещение было по-новому убрано: на зеленой тряпичной лужайке резвились плюшевые зайцы. В углу за сетчатой перегородкой всамделишние птицы щебетали и перепархивали в ветвях растущего в кадке дерева, заменявшего им мир.
Старый Фриц поднялся с места и обвел взглядом собравшихся... Он уже придумал, о чем будет говорить, и знал, что будет говорить интересно и красиво. Его глаза светились торжеством. Он властно, как дирижер, показал рукой, что начинает, — и многие из сидевших в холле, приготовляясь слушать, повернулись к нему, но были и такие, что продолжали неподвижно сидеть в своих креслах, низко уронив голову, погруженные в такие бездны собственного я, откуда извлечь их ни у кого, даже у Старого Фрица не доставало сил.
Откашлявшись, Старый Фриц совсем уже изготовился произнести обычное Мои дамы и господа, как вдруг из сумрака, со стороны клетки, где она обитала, послышался скрипучий голос Керри.
«Мор-р-р-ген», — сказала птица.
И тут же снова: «Мор-р-р-ген».
И еще раз, будто в ней сломалось что-то: «Мор-р-р-ген».
Те, кто нашел это смешным, засмеялись, а Старый Фриц, не растерявшись, напомнил слушателям старую шутку о том, как к петуху, который стал кукарекать не вовремя, позвали часовщика. И те, кто понял, что это смешная шутка, опять засмеялись.