Короткая память

Борин Александр Борисович

А Нина говорит, и от возбуждения у нее дрожат губы.

— На Садовой, — спрашивает, — нам предлагали смежные комнаты или смежно-изолированные?

— На Садовой? — Я силюсь вспомнить.

— Ну как же ты забыл! — Она сердится. — Там был стенной шкаф, мы хотели его снять и сделать выход в коридор...

О господи! Да что нам с ней до этих сто лет назад забытых шкафа и коридора? Кому нужны они?

— По-моему, — говорю я, — там не хватало ширины...

Я прекрасно понимаю, зачем

Нине этот разговор.

О настоящем и будущем нам с ней нельзя говорить. Прошлое — вот единственное, где мы еще вольны, свободны, ничем не связаны.

То, что давным-давно прошло, исчезло, не существует, имеет сейчас для Нины единственно реальный смысл и единственно реальный интерес.

* * *

Что-то сказала судья.

Я опять не расслышал.

Она выжидательно смотрит на дверь.

В зал вошел свидетель Олег Владимирович Зайцев.

Олег Владимирович сотрудник моей лаборатории. Серьезный, молчаливый человек. У него один недостаток: начисто лишен воображения. В научной работе это ему чаще всего вредит, но иногда — помогает. Я могу быть совершенно уверен, что желаемое никогда не примет за сущее. Даже ненароком.

Зайцев — свидетель защиты, и первым допрашивает его адвокат.

После того, как, по моей просьбе, прочли в суде благоприятный для Рукавицына документ, адвокат поглядывает на меня с уважением и явной опаской. Я ему непонятен, подозрителен.

— Свидетель Зайцев, ответьте, пожалуйста, — говорит адвокат, — вам известна гражданка Оськина Дарья Федоровна?

Зайцев подумал, произнес:

— Известна.

— Расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы с ней познакомились?

Опять пауза, раздумье.

— Оськина пришла к нам в институт.

— Зачем?

Олег Владимирович безразлично смотрит на адвоката.

— За препаратом Рукавицына для своего мужа.

— У мужа Оськиной был рак?

— Да, рак легкого.

— Почему именно к вам, а не к самому Рукавицыну обратилась Оськина?

Пауза.

— Рукавицыну запрещено было давать больным препарат.

— И он честно выполнял это требование?

— Насколько мне известно, да.

— Очень хорошо, — сказал адвокат. — Прошу показание свидетеля занести в протокол. Пока продолжались научные опыты, подсудимый медицинской практики не вел... Итак, значит, Рукавицын не мог дать Оськиной препарат и она пришла к вам?

— Да.

— Вы ей дали?

— Нет.

— Почему?

Зайцев невозмутим и серьезен.

— У меня не было лишних флаконов. Только те, что необходимы для опытов.

— А где хранился остальной запас?

— У Евгения Семеновича.

Адвокат

быстро взглянул на меня и отвернулся.

— Вы Оськину направили к профессору Костину?

Зайцев помедлил. Нехотя ответил:

— Я решил сам поговорить с Евгением Семеновичем.

— О чем?

— Чтобы дать ее мужу препарат.

Короткий шум в зале. И опять мертвая тишина.

— Поясните, пожалуйста, свидетель, — зазвеневшим вдруг голосом попросил адвокат, — получается, вы, врач, научный работник, онколог, собирались дать мужу Оськиной препарат Рукавицына? Я вас правильно понял?

Зайцев чуть заметно пожал плечами.

— Видимо, так... — сказал он.

— Что же заставило вас принять такое решение?

Адвокат ест его глазами.

Зайцев помолчал немного, сказал:

— Не понимаю.

— Я спрашиваю, — повторил адвокат, — почему вы, квалифицированный врач, специалист, сочли все-таки возможным дать больному не утвержденный, как положено, препарат Рукавицына?.. Очевидно, у вас были на то какие-то свои основания, причины?

Зайцев молча глядел на адвоката.

— Оськина несколько раз к нам приходила, — нехотя сказал он. — Я смотрел врачебное заключение...

— Ну и что?

— У больного был канцер обоих легких с метастазами в лимфатические узлы. Традиционная медицина... пока еще... практически здесь бессильна... Так что, я полагал, повредить больному уже ничем нельзя...

— Понятно, — радостно сказал адвокат. — Спасибо, товарищ свидетель. Нам совершенно ясны и понятны ваши побуждения...

* * *

Что ему понятно?

Почему он так ликует?

О чем вообще может он судить?

Зайцев тогда зашел ко мне в конце рабочего дня. Потоптавшись на месте, вдруг попросил препарат Рукавицына для мужа одной женщины.

— Какой женщины?

— Каждый день приходит, плачет... Я не устоял…

— Садитесь, Олег, — сказал я.

— Я на минуту...

— Садитесь, — приказал я.

Он сел.

— Что у больного? — спросил я.

Он объяснил.

— Думаете, пауки помогут?

Он сделал неопределенный жест плечами.

— Скорее всего, там уже ничего не поможет. Так, для очистки совести...

— Чьей совести, Олег?

Он удивился моему вопросу.

— Старухи, его жены... Будет знать, что сделала все возможное и невозможное. Легче жить.

Я был спокоен.

— Оказывается, у вас есть воображение, Олег? — сказал я. — Это меня радует.

Он промолчал.

Я выдвинул ящик стола, достал отчет об опытах над препаратом Рукавицына, подписанный, в частности, и Зайцевым.