Коровы ели туман

Леднева Дарья Михайловна

Вячеслав вдруг рассмеялся.

– А знаете, я сегодня должен был уехать в столицу. Сегодня ведь вечер понедельника, а во вторник утром я должен быть там. А теперь понимаю, что никуда не уеду.

– Почему же? Вас разве никто дома не ждёт?

– Ждёт, наверное. Но вы даже не представляете, как мне тошно в столице, как душно. Я женился в двадцать лет. Моя жена старше на десять лет. Я с ней встречался... уже не помню, с чего начались наши отношения. Наверное... нет, даже не помню. В общем, по залёту женились. Я, конечно, так не планировал. Но, сами понимаете, не женишься, оставишь женщину одну с ребёнком - будешь вечной сволочью в глазах окружающих. Мать бы меня возненавидела,

друзья бы, наверное, презирали. Да и мне было бы стыдно... Я тогда ещё только на четвёртом курсе учился, пришлось перевестись на заочку, работать в две смены, чтобы семью прокормить. Работаешь, работаешь, пашешь, пашешь, жизнь проходит. Моей жене сейчас тридцать восемь, она растолстела, лицом осунулась, не работает, целыми днями в Интернете на форумах сидит. А я теперь мальчик на побегушках у шефа, скупаю для него музейные экспонаты, можно сказать, ворую. Думаете, мне это нравится? Зарплата нравится. Хочу ребёнка в частную школу отдать, а то он вслед за матерью целыми днями в компьютере сидит... Знаете, ей тридцать восемь, а она отвратительно готовит, так и не научилась, впрочем, даже не пыталась. Мол, чего о муже заботиться? Никуда он не уйдёт, кишка тонка. Всё у неё к чертям подгорает, особенно блинчики. А здесь, у моря, мне спокойно. Вот вы пугали меня страшными сказками о тенях и тумане. А я сейчас совершенно не боюсь, может, даже верю, что коровы защищают город от тумана. Пусть и меня защищают.

Он помолчал.

– Я здесь вдруг совершенно счастлив.

Полине Эдуардовне стало жаль этого молодого симпатичного мужчину. Он пах одиночеством, горьким, тоскливым, когда некому провести рукой по волосам, поцеловать в висок и сказать, что всё будет хорошо. И она жалела Вячеслава, жалела как добрая мать, у которой щемит сердце при взгляде на голодного сироту.

– А я умею делать идеальные блинчики, и с творогом, и с вареньем, и с мясом, даже с зеленью могу, и не только блинчики. Хотите я вам завтра принесу?

– Приносите.

Если бы скучающий официант захотел сейчас посмотреть новости, то узнал бы, что сегодня на шоссе в город у моря нашли автомобиль, вылетевший с дороги в старое дерево, всмятку. Видимо, из-за тумана. А потом в сюжете показывали погибших. Один из них выглядел точь-в-точь, как Вячеслав. Только стёкла очков были треснуты, дужка сломана, и то, что осталось, сползло на щёку. А взъерошенные волосы багровы от крови.

Полина Эдуардовна вернулась домой поздно. Она долго простояла у дома шкаплёвщика. Всё думала: вдруг выйдет за вдохновением? Ей хотелось сказать ему нечто важное о жизни. Ей хотелось сказать, что она верит, что можно протянуть руку к небу и, сорвав месяц, поместить его на картину. Ещё ей казалось, что она, наконец, поняла, что случилось в море, в том месте, где нет времени. Хотелось обнять Аркадия Савельича, прижаться к его щеке. Хотелось по его пропахшим табаком волосам провести рукой.

Но шпаклёвщик не выходил.

Дома Полина Эдуардовна щёлкнула чайником на кухне. На окне грустила герань, чуть обглоданная котом. Тот засел где-то на верхних полках, иногда поскрёбывался.

Чай горячий, сладкий. Полина Эдуардовна перебирала в памяти рецепты блинчиков. Нет, давно, не готовила. Нужно свериться с поваренной книгой.

Прошла в комнату бабушки. Достала с полки книгу. Если бы бабушка была, то обязательно спросила бы:

"Зачем тебе? Ты что, готовить собралась?"

"Да".

"Полечка, ты что, с ума сошла? Нельзя готовить для мужчины, если он не твой муж. Что о тебе люди подумают?"

Если бы бабушка так сказала, то Полина Эдуардовна, конечно, положила бы книгу на место и ушла к себе. Но бабушки не было - на всякий случай огляделась -

да, не было.

Бабушки не было уже давно. Она перестала быть через год после того, как Полина к ней переехала. И Полина осталась одна. Уходя в командировки, ключ от квартиры прятала в своём кабинете в музее. А возвращаясь домой, говорила с бабушкой, которой давно нет. Но для Полины она всегда рядом. Мамы и папы тоже не было. И мужа не было.

– Никого нет, - прошептала. Опустилась на бабушкин диван и заплакала. Все они ушли туда, где нет ничего и в то же время есть всё, туда, где прошлое, настоящее и будущее сплетаются в один корень, в змею, кусающую себя за хвост, себя поедающую, и рождающуюся из самой себя.

Иногда Полина Эдуардовна так ясно чувствовала прикосновения, слышала голоса. Ветер приносил с моря шёпот, он проскальзывал в щели старых, рассохшихся рам, садился в кресло рядом. И тогда Полине снилось, как она готовит омлет, и как фырчит масло, снилась высокая тень мужа, снились маленькие тени их не рождённых детей. И все они шептали ей одно слово, слово, которое она никак не могла разобрать.

Размазала слёзы по лицу, подхватила книгу. Сердце щемило, дыхание прерывалось. Доплелась до кухни и начала готовить.

Слёзы высохли.

Утром она и Вячеслав сидели на набережной, ели блинчики и пили горячий чай из термоса.

Вячеслав так никогда и не уехал из города у моря. Несколько дней ему звонили в гостиницу. Но он не брал трубку. Однажды по почте пришло потрёпанное письмо от жены, но Вячеслав выбросил его в пенистые воды Гандвика.

Вечером вторника Полина Эдуардовна принесла в музей законченную рукопись книги к юбилею, вернее, флешку с файлом.

У крыльца стояла прислонённая картина. Полина Эдуардовна разорвала мятую обёртку, шероховатую бумагу, от которой пальцы сразу покрылись пылью. Это были "Коровы", но не те, другие. Аркадий Савельевич даже не пытался подражать оригиналу, а нарисовал то, к чему у него душа лежала. Коровы на картине насмешливо шли по центральной улице, автомобилисты бранили их, но животные лишь взмахивал хвостами. И где-то вдали клубился туман, висели звёзды. Полина Эдуардовна обернулась, позади никто не подглядывал, и тогда пальцем ткнула звезду. Та оказалась горячая, и на подушечке пальца отпечатался ожог. К утру он превратился в серебристую пыль.

О находке, о картине, пришлось рассказать Ардальону. Он критично оглядел полотно и покачал головой.

Полина Эдуардовна тихо сказала:

– Если не повесите картину, то не отдам рукопись книги. А вы уже объявили в газете, что к юбилею выпустим книгу. Так что деваться вам некуда.

Картину вешали на прежнее место, Ардальон закрылся в кабинете.

Вздохнул и сдался. Опустился на старый кожаный диван, лениво щёлкнул чайником. Тот неторопливо забурлил.

Ардальон смотрел на высокие книжные стеллажи и думал о том, стоит ли протирать пыль на самом верху или это бессмысленно. Чайник вскипел. Залил растворимый кофе.

Открыл нижний ящик стола и достал папку с документами.

Несколько недель назад, когда Снегирёв предложил выкупить "Коров", Ардальон обратился за помощью к частному сыщику. "Коровы" не представляли никакой художественной ценности и принадлежали перу бывшего крепостного, который работал на семью Коровиных. Платить за неё огромные деньги - к чему? Сначала Ардальон подумал, что Снегирёв тоскует по малой родине и хочет что-нибудь на память. Потом вспомнил, что Снегирь всегда недолюбливал мифы, даже больше, чем Ардальон. А "Коровы" - это миф. Из сентиментальных побуждений Снегирёв скорее попросил бы деревянное кресло прислать, благо несколько мастеров-краснодеревщиков в городе проживали.