Корпорации «Винтерленд»
Шрифт:
Едва переступив порог, она уже обшаривает взглядом кафе и моментально вычисляет Марка Гриффина. Он сидит в углу. Один. Народу довольно много, но по возрасту подходит только он.
Она направляется к нему не раздумывая.
— Марк?
— Да. Джина?
Он привстает со стула и протягивает руку.
Они обмениваются рукопожатиями; Джина садится спиной к залу.
— Итак, — говорит она, чувствуя при этом дикую неловкость.
На секунду их взгляды встречаются. Потом он отводит глаза.
— Что вы будете? — спрашивает он и поднимает вверх палец. — Кофе, чай, сок?
Джина
Мм…
Сбоку подходит молодой китаец, приветствует ее:
— Что будете?
— А… пожалуйста, двойной эспрессо.
Китаец записывает, уходит.
Передышка оказалась очень кстати, жалко только, быстро закончилась. Джина поднимает глаза, улыбается.
Марк Гриффин темненький. У него темные волосы, темные глаза и смуглая кожа. На нем прекрасный темный костюм и темный галстук в тон. Но он небрит и неважно выглядит. Джина не понимает, чего она ждала; наверное, какая-то маленькая иррациональная часть ее натуры ожидала увидеть пятилетнего мальчика в коротких серых штанишках и джемпере с V-образным вырезом.
— Спасибо, что согласились встретиться, — произносит она. — Я понимаю, что вам непросто вспоминать об этом. Я всего лишь хотела, мм… — Она еще не сформулировала то, что хочет донести. — Я лишь хотела…
— Послушайте, — произносит Марк, подаваясь вперед, — мне действительно непросто, это правда. Но я так понял, что и вам нелегко. — Он останавливается. — Для начала расскажите, что произошло с вашим братом.
Джина кивает:
— Хорошо.
Она намеревается выстроить историю — медленно и поступательно, с массой подробностей и описаний. Но когда через несколько минут приносят двойной эспрессо, оказывается, что она уже выплеснула добрую долю рассказа: дошла даже до фраз типа «подстроенная авария» и «работа профессионала».
Слава богу, она успевает схватить себя за язык перед упоминанием Ларри Болджера.
Она наклоняется и отпивает эспрессо. Ищет реакцию Гриффина, но не находит ее.
Через мгновение он берет свою чашку и тоже отпивает кофе.
О чем он задумался?
Джина не знает, но, вероятно, сейчас он разрывается между желанием узнать побольше о ее теории и непониманием, какое отношение эта хренотень имеет к нему.
Он смотрит на нее:
— Вы не сказали, зачем, по вашему мнению, кому-то понадобилось убивать вашего брата.
— Не сказала, потому что не знаю. Это-то я и пытаюсь выяснить. Видите ли, — тут она смотрит ему прямо в глаза, — дело в том, что он периодически работал с Ларри Болджером… и я…
Гриффин бледнеет:
— Простите… вы сказали — с Ларри Болджером?
— Да.
— Так вот в чем дело? Это связано с Ларри Болджером?
— Возможно. Я не знаю.
— О боже! — выдыхает он. — Боже!
— Простите. Я не хотела..
— Да нет… не беспокойтесь. — Он опять выдыхает. — Но я не понимаю. Что вы пытаетесь сказать?
У Джины душа уходит в пятки. Как лучше ответить на этот вопрос?
— Понимаете, — начинает она, — я, конечно, рискую показаться сумасшедшей и, поверьте, меньше всего хочу расстраивать вас и будить тяжелые воспоминания. Просто я вчера разговаривала
Никто никогда не смотрел на Джину так, как смотрит сейчас Марк Гриффин. В его глазах — чудовищный коктейль неверия, обиды, растерянности и ярости. Он кладет руку на край стола. Наверное, пытается остыть.
— Это безумие, — шепчет он.
— Я не хотела! восклицает Джина. — Извините.
Теперь он смотрит в сторону, куда-то мимо нее; качает головой.
Ей продолжать или уже заткнуться?
— Я не знаю, — продолжает она через секунду: тишина для нее невыносима, — просто мне показалось, что схемы этих двух аварий похожи… выдвигаются обвинения в пьяном вождении, такие грубые и безапелляционные, очевидно, чтобы…
Тут голос ее замирает.
Между этими событиями — двадцать пять лет; они произошли при разных обстоятельствах; привязка к Болджеру в лучшем случае неубедительна, а может, и вовсе случайна. Разве можно назвать это схемой? Джина вдруг видит, что ее теория хромает на обе ноги, и ужасается собственной безответственности: как она могла вывалить этакую чушь на человека, так глубоко переживающего эти события?
— Всю жизнь, — вступает Гриффин снова шепотом и снова глядя в сторону, — с детства и до сегодняшнего дня, я каждую секунду сгорал от стыда и сжимался от ужаса, потому что считал своего отца виновным в смерти четверых людей… в том числе моих сестры и матери. — Теперь он смотрит прямо на Джину: — Это было мое личное чистилище. Я никогда ни с кем не говорил об этом, не обсуждал… но всегда помнил.
Джине дурно. Ей хочется забрать свои слова назад, извиниться. Хочется встать и уйти. Хочется повернуть время вспять.
— И вот теперь, — продолжает Гриффин, — после стольких лет мне вдруг сообщают, что, может, он и не был виноват. Что, может, виноватым был другой. Что даже… в то время этот вопрос считался спорным. Сильно!
Его тон лишает Джину последних остатков решимости. Ведь это всего лишь теория. Надо постараться утихомирить его.
— Марк, — мягко начинает она, — у меня ведь нет никаких доказательств.
Но он, похоже, больше ее не слушает. Она пытается развить мысль, но он резко встает и отпихивает стул.
— Марк, выслушайте меня, прошу…
Он поднимает руку, жестом просит, чтобы она замолчала. В глазах у него слезы.
Он удаляется.
Джина видит, как он проходит мимо окна и исчезает из поля зрения. Ей горько.
3
Нортон смотрит на часы. Скоро двенадцать. Берет со стола пульт, включает телевизор.
Оставляет «Скай-ньюз».