Корпорация «Коррупция»
Шрифт:
кто-то был. Кто-то, кто не собирался скрывать следы своего присутствия.
Отчетливые отпечатки грязной обуви на дорогом буковом паркете вели в гостиную, на
кухню и в спальню. Не обошли даже ванную и туалет. Повсюду валялись бесцеремонно
вытряхнутые из шкафов вещи, сброшенные с полок статуэтки и вазы, места, где еще
утром стояла аудио– и видеотехника,
точно воры искали зашитые в них драгоценности.
Драгоценности!
Ящики, где хранились шкатулки с нажитым непосильным трудом, где были
сложены подарочные колье и серьги, цепочки и браслеты, подвески и кулоны, оказались
девственно чистыми. Так же исчезли запонки Штурмина с изумрудами, золотые заколки
на галстук, антикварный серебряный портсигар с гравировкой и наградные швейцарские
часы, ценой с квартиру на окраине Южноморска.
Воры вынесли все, что имело хоть какую-то маломальскую цену. Как подобное
могло произойти в тщательно охраняемом доме?!»
Найдя, как казалось, единственно верный выход, трясущимися руками, едва попадая
на клавиши, Соболева набрала номер Штурмина. Выслушав, Борис долго молчал в трубку,
прежде чем принять решение, а затем коротко бросил:
– Жди… Я пришлю кого надо…
«Кто надо» прибыл через полтора часа, показавшихся вечностью, которые Алена
провела в тягостном ожидании, боясь и шагу ступить. И оказался, на удивление,
приветливым и дружелюбным высоким подтянутым мужчиной лет тридцати пяти с
выразительными глазами и сильными руками с длинными узловатыми пальцами.
– Замначальника убойного отдела главка, майор Тихомиров… Леонид… – он открыл
удостоверение на уровне глаз. – Ну, что тут у вас?
Увидев устроенный в квартире бардак, майор весело присвистнул.
– Рассказывайте…
Пока он рассматривал обстановку, Соболева серой тенью ходила за ним попятам,
повествуя о своих приключениях с самого начала дня. Опустив, само собой, подробности
бурной ночи и, тем более, не упоминая ни имени, ни фамилии советника. Все, что
положено, до него наверняка уже довели. Остальное стоило оставить за кадром.
Тихомиров кивал головой, задавал наводящие вопросы, кидал вокруг короткие взгляды.
Делая
квартиру и напоследок прошел в спальню, куда Алена до его прихода и не заходила вовсе.
– Оп-па…
Его явно захватило профессиональное любопытство, а Алену от увиденного бросило
в дрожь. Постель, которую она недавно делила со Штурминым, была измята, покрывало
валялось на полу, а на кровати, в ворохе искромсанного ножницами кружевного белья
лежала черно-белая фотография, сделанная неизвестным фотографом в неизвестном
месте. Хороший, профессиональный снимок, с которого Алена Соболева улыбалась
жизни.
Поддавшись порыву, смутившись, что посторонний мужчина разглядывает ее белье,
Алена собралась было убрать лифчики и трусы на прежнее место в комод, но опер
перехватил руку.
– Стоп!
Он указал на разбрызганные на постели и по лицу на фото засохшие капли мутно-
белого цвета. Достал из кармана резиновые перчатки, подхватил двумя пальцами фото и
отправил в пакет, в другой пакет, не спрашивая разрешения, сложил клочки белья, в третий
упаковал валявшиеся тут же ножницы.
– Пусть эксперты посмотрят… Думаю, это сперма…
К горлу подкатила тошнота, голова закружилась, и Алена уже не слышала, что
дальше говорил Тихомиров. За ней следили, ее фотографировали, вторглись в дом и в
довершение онанировали на кровати, на которой она занималась любовью. О чем думал
этот психопат? Что ему нужно?
Ее рвало. Рвало долго и беспрерывно. Рвало от мерзости окружающего мира, от
грязи и пакости действительности, от подлости окружающих, от страха и беззащитности.
До последнего момента казалось, что рядом с Борисом она в абсолютной безопасности,
что ей ничто не может угрожать, что его воля и сила охранит от любых напастей.
Оказалось, что это глубокое заблуждение. В мире подлости и жестокости не существует
потаенных мест, в которых можно укрыться.
Когда в желудке не осталось даже желчи, все прекратилось.
Майор принес стакан холодной воды, от которой ломило зубы, и больше ни о чем не
спрашивал. Дождался, когда Алена немного успокоиться и придет в себя, а затем удалился,
пообещав, что еще позвонит.
– Чтобы вам не волноваться более, я бойца подошлю, он в фойе подежурит…
Соболева с благодарностью пожала ему руку и, ничего не говоря, затворила за ним