Корпулентные достоинства, или Знатный переполох. Часть 2

Цвик Катерина Александровна

Перекрестившись перед входом в церковь, мы, наконец, ее покинули и расселись в сани, которые покатили за околицу деревни, что находилась близ поместья графа.

Нас встретили с песнями и плясками, веселым задором, который присущ русскому народу. И было что-то во всем этом такое заразительное, что мы буквально сразу прониклись неповторимой атмосферой народных гуляний. А уж когда граф объявил, что распорядился выдать каждому селянину по рождественскому подарку, в который входит сладкий пряник и денежка, праздник и вовсе завертелся с новой силой.

Вчера часть деревенских приходили в поместье графа и веселили нас колядными песнями и прибаутками, которые нет-нет да звучали еще и сегодня.

Потом было катание с горок, горячий чай со сладостями на свежем воздухе, какие-то

скоморохи с милым медвежонком, к которому мы все же подойти так и не решились, и много мелочей, которые делают праздник праздником. Особенно мне понравился бродячий кукольный театр, в котором звездой был бессменный Петрушка.

Конечно, нам всем не хватало родных и близких, и мы успели сильно по ним соскучиться, но в этот светлый день не хотелось грустить, а потому старались гнать от себя хандру и просто веселиться.

— Дуся! Пошли еще раз на горку! — потянула меня за руку раскрасневшаяся Наташа.

Я хотела было уже последовать за ней, как увидела, что в нашу сторону едут чьи-то сани. Мне стало любопытно, кто же это к нам заявился, и я указала на них подруге.

Сани были уже совсем близко, но лицо приказчика графа Бехтеева, который лично правил лошадью, было далеко не радостным. Я забеспокоилась и пошла к графу, возле которого сани как раз остановились, и услышала обрывок фразы.

— … Да, совсем плох. Васька думал, не довезет хозяина! — губы его задрожали. — Поехали, барин, Бог даст, еще успеете попрощаться…

На Вениамина Никифоровича в этот момент было жалко смотреть. Краска схлынула с его лица, он пошатнулся.

— Что случилось? — спросила его.

— Сын… Ванечка… — наконец, ответил граф и потер грудь напротив сердца.

Я специалист в медицине неважнецкий, но магия жизни мне подвластна, да и научилась кое-чему за полтора месяца, а потому тут же пропустила через старика немного живительной энергии. Что-то большее нужно было делать уже в других условиях. Но и этого хватило, чтобы его щеки чуть порозовели, и граф обрел возможность снова твердо стоять на ногах.

— Домой! — тут же взревел он и полез в сани к приказчику.

— Я с вами! — безапелляционно заявила.

— Дуся, что происходит? — подошла к нам царевна.

— Что-то с сыном графа, нужно срочно ехать в поместье!

— С сыном? — удивилась она. — Он же на границе служит?

— Отслужил уж… — смахивая украдкой слезу, проговорил приказчик, усаживая хозяина поудобней и беря в руки вожжи.

— Стой! Я с вами! — великая княжна забралась к нам.

Никто ей перечить не стал. И стоило той забраться, как сани дернулись и понеслись в сторону поместья. Больше никто напроситься с нами просто не успел.

* * *

В доме стояла тишина, лишь где-то в глубине слышались сдавленные причитания. Стаскивая на ходу верхнюю одежду, мы с Царевной поспешили вперед. Но как бы мы ни торопились, граф оказался у постели сына первым.

— Как же так, а? Ванечка, как же так?! — шептали его побелевшие губы, а глаза лихорадочно шарили по телу сына в поисках страшной раны, что сейчас его убивала.

— Отец… — сухие растрескавшиеся губы юноши дрогнули в слабой улыбке. — Удалось свидеться… Уж и не чаял.

Граф взвыл, ухватился за безвольную руку сына и прижал ее к груди. Потом, будто опомнившись, завертел головой:

— Васька! Васька, стервец ты этакий! Рассказывай, что с Ванечкой случилось! — в отчаянии позвал он слугу сына.

Тут же в углу комнаты и правда нашелся уже немолодой бородатый мужик в простой одежде. Глаза его были полны слез, и он их не прятал.

— Ох, барин! Уж как следил-то я за ним! Как следил! А не уберег! — мужик утер изрядно замызганным рукавом глаза. — Что-то там опять на границе не поделили! Битву, тьфу на них окаянных, устроили! А потом дипломаты встретились и порешили, что, мол, погорячились обе стороны. На том и разошлися. Только осколок ядра хозяину, значится, в той битве, в ногу угодил. Дохтур, значится, сказал, что кость ему задело. Сказал, что осколка в ране не нашел и все, значится, сделал, чтобы дальше само заживало. Мы поначалу то не переживали, да и само ранение казалось тьфу, ерунда! А через два денька-то у барина

жар и поднялся, а потом и вовсе гноиться она, окаянная, рана ентая, начала. Дохтура, что у нас в полку были, целый, как его… консилиюм собрали, — мужик даже палец вверх поднял для значимости. — Только толку с того консилиюма? Порешили, что осколок у него в ране остался, значится. А через день ему этот консилиюм ногу отрезать предложил. Нет, говорят, другого выхода. Ну, барин, значится, и послал их с этим предложением куда подальше. Лучше, говорит, помереть, чем безногим калекой остаться. — И, достав, к моему удивлению, большой платок, высморкался. — Ну, тут мы всех, кого можно, на ноги подняли и нашли, значится, светилу одного, мага жизни, тут, недалеко, в трех днях пути отседава. Неделю, значится, к нему добирались. А тот рану посмотрел, и тут же на операцию нашего горемыку определил. Сколько там гною вышло… Жуть! Но я все видел! Специально подглядывал! Дохтур магический тот, наконец, осколок-то из раны-то достал, а там оказалось, что осколок ентот кость ему раздробил. Поглядел этот дохтур, поглядел и сказал, что помочь уже не сможет и его магических сил, чтобы оставить ногу не хватит. Да и вообще у барина гангрена, но ничего уже сделать нельзя, поздно, и он скоро, того… помрет. — И, не скрываясь, разрыдался, но рассказ все же закончил: — Вот мы с барином домой-то и отправились. Дохтур только и сказал, что поделился с ним жизненной силой, чтобы, значится, смог я довести его к родне. Но я все рано думал, не довезу…

— Что ж ты так, Ванечка? Почему мне не сообщил? — отчего-то прошептал граф и дрожащей рукой убрал со лба сына прилипшую прядь.

— Зачем? Остался бы жив, рассказал, а так… все равно ведь помирать… — Волевое лицо парня уже успело заостриться и побледнеть настолько, что походило на восковую маску. Но глаза все еще лихорадочно блестели. Мы с царевной подошли ближе. Его взгляд скользнул по нам, остановился на Лизавете и застыл, а глаза раскрылись в удивлении. — Отец, кто бы мог подумать, что именно дома я встречу ангелов, — тихо проговорил он, не отрывая взгляда от царевны. И внезапно улыбнулся. Так светло, задорно и в тоже время грустно, что у нас с ней сердце защемило. — Всегда знал, что ангелы прекрасны. Теперь и умирать можно.

В горле образовался ком, и не у меня одной. Потому что, прежде чем сказать следующие слова, царевне пришлось с силой сглотнуть.

— Ангелы приходят к живым, чтобы спасать, а не провожать в последний путь! — ее голос дрогнул. Но эта слабость длилась недолго, потому что уже в следующее мгновение она уверенно начала давать распоряжения: — Граф, освободите мне место и найдите Петра Львовича, нашего доктора. Евдокия, становись рядом, мне понадобится твоя помощь. — И, деловито откинув одеяло и осмотрев рану, потребовала воды, бинтов и докторский чемоданчик, что находится в специально оборудованном классе.

Все поначалу опешили от такого напора, да и не ожидал никто ничего подобного после того, как было сказано, что молодой граф умирает и ему уже не помочь. Но надежда, вспыхнувшая при виде уверенности царевны, заставила всех собраться.

На самом деле для меня в действиях Лизаветы не было ничего удивительного. С первого дня нашего знакомства я чувствовала, что она по жизни боец, а такие бьются, не жалея сил. Она — сильнейший маг государства, который, правда, до недавнего времени себя не развивал, но окунулся в изучение нового с большим энтузиазмом, и она обладала магией жизни, которой и занималась с особым тщанием с тем самым Петром Львовичем, да и работать с ранеными без магии для нее было не в первой. Уже с четырнадцати лет она вместе с гофмейстриной и несколькими подругами-фрейлинами посещала госпиталь, который находился под ее патронажем и лично помогала докторам ухаживать за больными. Я как об этом узнала, чуть не упала со стула! Надо же, вот это самоотверженность! А потом вспомнила, что ее поведение вовсе не исключение, потому что и в нашем мире и царица, и дочери Николая второго не чурались помогать докторам в госпитале и выполняли любую, даже самую неприглядную работу наравне с остальными медсестрами. Они даже окончили сестринские курсы! К сожалению, здесь пока таких не было, но, кажется, что это ненадолго.