Корпус 38

Дескотт Режи

Подпись — «Франсуа Мюллер». Такое изобилие деталей приводит ее в оцепенение. Ничто не упущено. Как он мог добыть столько информации? Он знает все. Он не называет ее по имени, но догадаться нетрудно. Включено даже высказывание Льенара, которое так ее возмутило.

Доктор Ломан возвращается к последним абзацам. Журналист хотел сострить, но она задыхается как от удара под дых.

«Посмотрим, сумеет ли доктор Л. или, вернее, захочет ли она заставить виновного говорить. Вообще-то нельзя сказать, будто она заинтересована в том, чтобы он признался в убийстве Памелы. Ведь это было бы также признанием ее собственной ошибки.

Мы наблюдаем развал судебной системы: Эрван Д. был помещен не в тюрьму, а в ОТБ. И приходится молить небо, чтобы доктор

Л. на сей раз позволила ему выйти, лишь когда он окончательно вылечится. Одно обнадеживает: быть может, она не посмеет поддаться искушению во второй раз из страха, что следующую жертву опознают и семья жертвы подаст в суд на доброго доктора Л. Ведь до сих пор психиатру везло: пока Памела не опознана, никто не будет преследовать врача!

Остается вопрос: если допустить, что Эрван Д. невиновен в деле в аквариуме, как объяснить, что его шизофренические фантазии так похожи на эту бойню? Без доказательств и признаний в этом ненадежном мире можно предположить все, даже худшее».

Доктор Ломан кидается в кабинет Элиона. Три человека поднимают головы.

— Это сделали вы, Манжин? — спрашивает она, размахивая газетой.

Напряжение, исходящее от него, указывает, что сейчас ему ничего не стоит вытолкать ее из кабинета.

— Я думал, вам будет интересно.

— Я не об этом, — перебивает она. — Я знаю, что это вы положили газету ко мне на стол, спасибо. Детали — ваших рук дело?

— Но, доктор, как вы смеете меня обвинять…

— Ладно, избавьте меня от ваших…

— Не могли бы вы оставить меня наедине с доктором Ломан, — спокойно вмешивается Элион. — Нужно быть осмотрительнее, Сюзанна, — говорит он, когда все уходят. — Манжин никогда вас не ценил. Жаль.

— Сильное преуменьшение. Я уже поняла, что вы хотите сказать.

— Однако он хороший профессионал. Все не так страшно. И уж тем более не так важно. Вокруг этой истории слишком много шума. Мы можем содействовать полиции, направить этих господ на след Данте, но, возможно, разумнее ничего не говорить. Прикрыться врачебной тайной.

Это означает уклониться от помощи многочисленным жертвам, хочет сказать Сюзанна. Но Элион не оставляет ей времени. Он берет на себя возню с этой историей. И она сдается.

— Что сделано, то сделано, — продолжает он. — Но в министерстве не поймут. Заговорят о пересмотре системы, о предотвращении ее развала. Пока только заговорят. Но вы знаете, что это значит.

— Вы хотите, чтобы я уволилась?

— Даже слышать об этом не желаю. По крайней мере, не сейчас, — спохватывается он, опуская глаза.

— И что теперь?

— Что теперь? Не знаю. Попытаюсь успокоить умы. А вы займитесь Данте. Я не знаю, к чему нас это приведет. Но все равно работайте. Я вам полностью доверяю… А теперь идите. Мне нужно задабривать председателя Комиссии медицинского контроля.

Глава 15

Он думал, со временем удастся смириться. Не получилось. Болезнь сына делает Франсуа Мюллера беспомощным. Узнав о ней, Мюллер счел ее наказанием, посланным свыше за то, что он посвятил свою жизнь мрачной стороне человечества. Его преступлениям. Наказанием тем более несправедливым, что оно бьет не по нему, а по ребенку, который ничего ни у кого не просил.

Но все то, что Мюллеру дано было увидеть во время расследований, говорило, что справедливость — понятие, придуманное слабыми.

Малыш, оторванный от дома, пленник немощного тела, жадными глазами встречающий отца всякий раз, когда тот входит в палату. Всякий раз Мюллер должен скрывать неловкость. Однако продолжает навещать сына через день.

За исключением людей, которые ухаживают за Грегуаром, у него никого больше нет. Уйдя от Мюллера, его жена покинула и сына. Она выбрала лучшую жизнь. И те, кто с ними незнаком, ее понимают. Они думают, что жизнь с Мюллером должна быть невыносима.

Он сидит у кровати сына в больничной палате. Телевизор, укрепленный на стене совсем рядом с его рукой, выключен. Мюллер принес Грегуару видеоигру и «Илиаду» на компакт-диске. В тринадцать лет это уже должно быть интересно.

Он держит сына за руку. Мюллеру не по себе, иногда он опускает глаза, но нигде больше ему бы не хотелось быть.

Впрочем, стеснение проходит, когда он начинает говорить. Его монологи — нить, что привязывает его к ребенку. А может, и к человечеству.

Чтобы находились темы во время многочисленных визитов, Мюллер завел привычку говорить о работе. Это стало их обычаем. И когда ему пора уходить или сыну пора гасить свет, неловкость целиком испаряется. Часы, проведенные с сыном, — особые в существовании Франсуа Мюллера. Единственное время, когда он чувствует собственную доброту. Без задних мыслей. Собственное будущее его не интересует. А вот будущее Грегуара — неизвестность, в которой, увы, слишком мало неопределенности. Будучи единственным окном сына в мир, Мюллер старается раскрыть ему все возможные горизонты.

Только с Грегуаром он предпочитает говорить о своей профессии — больше ни с кем. Он не все рассказывает сыну. Мрак и жестокость его историй — не для ребенка, чья болезнь каждый день рождает предчувствие смерти. Но разговор с сыном позволяет Мюллеру добавить свежести и чистоты в этот черный мир.

Франсуа Мюллер превращает свои расследования в увлекательные приключения, а из себя самого делает героя комиксов. Для сына журналистское расследование объединяется с расследованием полиции, и отец часто помогает полиции арестовать виновных. Он рассказывает о себе так, будто равен Тинтину, [36] Рультабийю [37] и другим репортерам, поборникам справедливости. Иногда он даже не приукрашивает. Со временем Грегуар перестал быть наивным — он все понимает. Но такова их игра, их способ общения.

36

Тинтин — герой серии комиксов бельгийского художника Эрже (Georges Remi, 1907–1983) «Приключения Тинтина» («Aventures de Tintin», 1929–1986), репортер и путешественник, который участвует в событиях, реально происходящих в мире в период создания каждой серии комиксов (в том числе во Второй мировой войне и Октябрьской революции), и пишет о них.

37

Жозеф Рультабий — детектив и журналист, персонаж романов («Тайна Желтой комнаты», «Рультабий у царя» и т. д.) французского писателя и журналиста Гастона Леру (Gaston Louis Alfred Leroux, 1868–1927).

— Твой отец занимается исключительным делом, и ты можешь гордиться и говорить себе, что он лучше всех. Ты помнишь человека, которого я называл Змеем? Я тебе уже говорил… Пожалуй, я наконец смогу установить его личность. Представь себе, он объявился в конце месяца в Париже. Оставил свой секретный знак и большую свечу, чтобы все видели. Ну и я себе сказал: я знаю об этом гораздо больше, чем полиция. Если бы преступник хотел, чтобы о нем заговорили, он, без сомнения, стал бы делать ошибки, и шансов его найти у меня больше всех… Но все запуталось из-за одного врача, которая думает, будто преступление совершил один из ее больных. Эта доктор работает в психбольнице для опасных умалишенных. Сначала я тоже так думал и боялся. Понимаешь, это как бег — чтобы выиграть, нужно прийти первым… Сегодня я уже не так в этом уверен. По-моему, личность этого психа Змею не подходит. Такому старику, как я, бесполезно вешать лапшу на уши, правда?

Он по-прежнему сжимает руку Грегуара.

— Мне удалось получить из префектуры полиции досье этого психа. Раз врач думает, что виновен больной, подумал я, значит, все-таки должна быть какая-то связь. Ты бы тоже так подумал, правда?

Ребенок в ответ улыбается.

— Потом я позвонил этому психиатру. Поскольку она меня не знала, она не захотела говорить со мной по телефону, но я в конце концов вынудил ее сказать мне кое-что интересное, чего не было в досье: чтобы найти моего знаменитого Змея, я должен проследить путь маленького жонглера. Забавно, да?