Корпус 38
Шрифт:
— Да, он сказал, да. Чудом.
— Знаете, он из тех парней, которых видишь в больнице и понимаешь, что в один прекрасный день они туда вернутся или у них будут другие проблемы… Но чтобы психиатр через пятнадцать лет приезжал меня о нем расспрашивать… Удивительно.
Она отвечает не сразу, мнется.
— Вас интересуют происшествия?
На журнальном столике — номер «Детектива».
Он указывает на журнал:
— Как видите.
— Не случалось ли в то время в Страсбурге или в его окрестностях исчезновений? Я имею в виду
Кажется, Люсьен Мозе снова старательно роется в своей памяти. Он зажимает кончик носа двумя пальцами и закрывает глаза. Потом, не открывая их, он произносит:
— Ну да, проститутка, — отчего Сюзанна настораживается. — Ну да, проститутка! — повторяет он. — Маленькая Кати. Совсем молоденькая… Лет шестнадцать, кажется… Об этом деле говорили по меньшей мере недели три. Сначала ее родители думали, что она сбежала. Что-нибудь вроде этого. А через сорок восемь часов запаниковали. — Он делает глоток пива. — Потом все успокоились. Пока не нашли тело… Через три месяца. Зарытое в лесу. Руки-ноги отдельно от тела. И без головы, если я правильно помню. Она была расчленена.
— А когда она пропала, малышка Кати?
— О… Накануне, я думаю. Э! Не говорите… Это что, он? Но это все меняет!
— Данте? Я не знаю. Не уверена, — говорит она. Люсьен Мозе распрямляется резко, как пружина, спешит в кухню и возвращается с высокой бутылкой, наполненной прозрачной жидкостью, и двумя рюмками со множеством арабесок.
Он садится, наполняет рюмки. Она подносит свою к губам.
— Подождите! — говорит он, поднимая свою, словно речь идет о самом серьезном в мире вопросе. — Вы меня заинтересовали. За вас, доктор!
Нельзя, чтобы он один залпом осушил рюмку, чувствует она. Жидкость обжигает ей рот, горло и пищевод. Стиснув зубы, чтобы не выплюнуть, Сюзанна ставит рюмку на стол. Тепло разливается по телу. Люсьен Мозе наполняет рюмки вновь.
— А этот за малышку Кати, — говорит он еще серьезнее.
Сюзанна только пригубливает.
Отставляя рюмку, она извиняется: она не доведет дело до конца, если сейчас слишком много выпьет. Он понимает.
— Значит, это был не он.
— Я надеюсь, что это не он, — поправляет она. — Но я убеждена, что между этим исчезновением и Данте есть связь.
— Как вы его называете?
— Данте.
Надо бы уточнить детали исчезновения девушки, думает Сюзанна. В архивах «Дерньер Нувель д'Эльзас», например. Это будет дополнительной деталью в его досье.
— Скажите мне, мсье Мозе, почему вы, когда вспомнили о его поступлении в больницу, сказали «натуральный бардак»?
Он задумчиво смотрит на нее, потом наполняет рюмку и опустошает наполовину, затем ставит на стол.
— Это помогает мне вспоминать, — говорит он, словно извиняясь.
Слушая его ответ, она опасается, как бы его голова, наоборот, не затуманилась.
— Он был в
— Рентген показал что-нибудь?
— Обнаружили трещину. Должно быть, он получил хороший удар по черепу.
— Он чего-нибудь боялся? Вы не припоминаете? Он ничего не говорил? Не было ничего такого, что вас поразило? Я знаю, что это было давно, но любая деталь… Наверное, это поможет вам вспомнить: я думаю, что человек, о котором вы тогда позаботились, может привести нас к убийце Кати. И если он был в ужасе, как вы говорите, значит, скорее всего, боялся того, другого.
— Есть одна деталь, которую я помню очень хорошо, — говорит он, подливая себе.
Она смотрит, как он опорожняет свою рюмку, будто получая удовольствие от того, что заставляет ее ждать, ставит рюмку и вытирает рот. Глядя, как он выдерживает паузу, она хватает свою рюмку и выпивает до дна.
Он слегка улыбается и наполняет обе, сначала Сюзанны, потом свою, чтобы произнести очередной тост. Смирившись, Сюзанна покоряется, с беспокойством глядя в окно, за которым сгущается ночь. Комната вращается вокруг нее. Она надеется, что сможет понять его слова.
— Что это — чем вы меня напоили? — спрашивает она, показывая на бутылку.
Вместо ответа он прищуривается, худая рука в джинсовой рубашке на мгновение повисает, протягивая рюмку к торшеру, который освещает оставшиеся в ней последние глотки радости.
— О большой анаконде, — слышит она перед тем, как он выпивает до дна.
— О чем?
— Вашу рюмку…
Она избежала ухаживаний Вандролини, но не этиловых желаний Люсьена Мозе. «Он и мухи не обидит», — сказала о нем Элен Кирх несколько часов назад. Поэтому она протягивает рюмку, обещая себе, что это в последний раз.
— Он все время говорил о большой анаконде, — повторяет Люсьен Мозе. — Вот чего он боялся. Должно быть, это прозвище. Он говорил, что большая анаконда хочет его убить, что она его найдет. Он был в ужасе.
— А потом? — спрашивает она, делая нечеловеческое усилие, чтобы говорить отчетливо.
— После того как ему дали успокоительное и поместили в палату, я зашел посмотреть, спит ли он. А он исчез.
— Исчез? — повторяет она, едва ворочая языком.
— Сбежал. Фьюить! Большая анаконда. Думаете, это может вам пригодиться?
Глава 20
Понедельник, 21 июля. Без четверти пять утра. Кафе «Меру» закрывается. Уходят последние клиенты. Спокойно для июля. Теплые ночи длятся до девяти утра. Это не Ибица, но, когда высовываешь нос наружу, солнце уже высоко.
Каро любит эти короткие ранние часы. Пол, усыпанный окурками, огни и музыка в пустом зале. Вентиляция вытягивает дым. Быстро подмести, чтобы через пятнадцать часов не оказаться в грязной берлоге. Собрать стаканы, завести машину, поставить бутылки на полки за баром.