Коррида на Елисейских Полях
Шрифт:
– Вы говорили о Люси Понсо.
– Он не мог вынести, что она вновь выплывает на поверхность и, воспользовавшись ее болезненными наклонностями, помог ей покончить с жизнью. У нее не было ничего общего с торговцами наркотиками.
– Гм... Итак, они разговаривали об этом, а Моника подслушала их разговор и...
– Да. Так же, как и Жюль Рабастен. Он хотел обскакать Марка Ковета, думал быть мне полезнее, чем он. И не вернулся.
– Гм... А где все это произошло, по-вашему? В "Космополитене"? Кроме шуток?
– В "Приморских соснах", в Нейи, на вилле, которая принадлежит Денизе Фалез, и куда вам было бы неплохо прогуляться, чтобы проверить мои слова.
– О! Да, я полагаю, там найдется, что проверить. Дениза Фалез! Она что, тоже участвует во всей этой
– Ничто не говорит о том, что Дениза Фалез принимает в этом участие. Когда это было необходимо, они уж, конечно, сумели удалить ее.
– Тем лучше для нее. Но хочу вам заметить.... Я не знаю, была ли Моника, которую нашли в багажнике вашей тачки, убита в "Приморских соснах", но уж Рабастен точно был убит у себя дома. Очевидно, вам обо всем известно больше, чем мне...
– Не сердитесь, старина. Вы знаете, что Рабастен был убит в два приема, если можно так сказать. Сначала он получил хороший удар по кумполу, предназначенный для того, чтобы заставить его вести себя тихо. Но он, наверное, пришел в себя, ему удалось убежать, и вместо того, чтобы поднять на ноги полицейских, как это сделал бы любой прохожий, подвергшийся ночному нападению, он вернулся домой, потому что с профессиональной точки зрения он узнал сенсационные вещи, которые следовало тут же изложить на бумаге. Но Бланшар заметил, что Рабастена не было на месте, бросился за ним вдогонку (его адрес ему был известен из документов журналиста) и врезал ему вторично, отправив к праотцам.
– Гм... Гм... А Моника? Как вы объясните ее присутствие в багажнике вашей машины?
– Очень просто. Тело Моники хранится в "Приморских соснах" – в морозильнике, например. Почему бы и нет? И вдруг представляется случай сыграть со мной скверную шутку. Послушайте, при каких обстоятельствах. Я приезжаю к Ломье в студию. Мой визит застает его врасплох. Он мурыжит меня в приемной больше, чем это допустимо. А зачем? Чтобы иметь время предупредить и позвать к себе своего советника, лакея, а на самом деле своего хозяина – Жана, иначе говоря Жерома Бланшара. Тогда под наблюдением Бланшара он выдает мне историю мегеры-супруги и подозрения, которые питает в отношении меня. Я клюю, потому что в тот момент мне неизвестно, что его супруга с января находится за границей. Не знаю уж, убедились ли они в том, что я ничего конкретно не ищу, но какие-то подозрения у них остались. Во всяком случае, раз я представляю опасность, есть возможность нейтрализовать меня. Если в моей тачке обнаружат труп, то полицейские, с которыми я далеко не всегда нахожусь в хороших отношениях, изымут меня на некоторое время из обращения. Бланшар ничего не боится: этот тип принимает быстрые решения. Без лишних разговоров он покидает студию. Затем звонит Ломье, чтобы тот задержал меня как можно дольше. Красный, потеющий Ломье справляется с этой несложной задачей. Я прошляпил в этом случае. В это время за рулем моей тачки Бланшар жмет к "Приморским соснам", укладывает труп Моники в багажник и возвращается поставить машину на то же место, откуда он ее взял – во двор студии. Цербер студии выходит из спячки, лишь когда появляются посторонние студии лица. Ломье, заболев от страха и измученный нервным напряжением, прерывает съемки своего фильма. А я уезжаю ... с Моникой позади себя, в качестве тайной пассажирки. Когда же я возвращаюсь в свои пенаты, у меня такое впечатление, что я тащу за собой запах трупа, подобранный в квартире Рабастена.
– Гм... – снова произносит Фару. – Но кража вашей машины? Или ее не было?
– Кража была. Но Вентури и компания не имеют к этому никакого отношения. Когда вы изловите того типа с отпечатками пальцев, Пуарье или Помье [11] ...
– Помье.
– Вы увидите, что вор – это он. В какой-то момент он заметил, что таскает с собой, и предпочел все бросить.
– Это потрясающе, – сказал Марк Ковет.
– И неожиданная удача для Бланшара, – продолжал я. – Разбивает все подозрения. Однако вчерашнее мое посещение "Приморских сосен" беспокоит его. Он охотно избавился бы от меня, но компания блаженных молодых балбесов не отрывает
11
Пуарье – грушевое дерево, помье – яблоня (фр.).
– А где же она, эта Фалез? – спросил Фару.
– На Лазурном берегу. Ее похитил Монферье... И я объяснил зачем.
– А ваша история на площади Альма?
– Нет сомнения, что это дело рук Бланшара. Он хотел возместить свою послеполуденную неудачу.
– Гм... Итак, по вашему мнению, Бланшар и Ломье были компаньонами?
– Да. Бланшар жил незаметным в иной среде, в тени Ломье. Это ничуть ему не мешало сохранять связи с блатным миром за границей. И искать там покупателя на свой запас. Ломье, конечно, воображал, что плоды этой операции позволят ему противостоять Монферье и всем остальным продюсерам, обеспечивая исключительные права на стереоскопическую съемку. Но тут он ошибался. У меня такое впечатление, что для Бланшара человеческая жизнь в счет не идет. Короче говоря, арест Мельгано поставил все под угрозу, а вмешательство Нестора Бюрмы в эту заварушку не уладило дела. И теперь, комиссар, вы достаточно в курсе, чтобы перейти к действиям?
– Гм... – проворчал он. – Все это прекрасно, но придется провести кучу проверок. Что же касается действий...
Он встал и подошел к окну.
– Уже ночь, – сказал он. – Прошло законное время для этого рода упражнений.
– Законное время? Они выскользнут у вас из рук, Фару. В конце концов, мне наплевать... Но я думаю, что у вас здесь есть также часы, выверенные по Центральной Европе или Южной Америке, показывающие только законное время, исключительно законное время...
– В самом деле, – улыбнулся он, – у меня есть двое или трое таких часов. Но ими мы пользуемся лишь в исключительных случаях. В конце концов, ночь стоит тихая и прекрасная... полицейскому не грех ею воспользоваться. Поехали, прогуляемся по Булонскому лесу. Это может пригодиться.
И это пригодилось.
В безлунном небе мерцали миллионы звезд. Мы тихо катили по направлению к "Приморским соснам". Нас было четверо в машине префектуры: Марк Ковет, Флоримон Фару, инспектор Фабр и я, грешный. За рулем был инспектор Фабр. Вдруг мы чуть не врезались в какую-то машину. Право, аварии меня подстерегали на каждом шагу. Счастье еще, что тип, ехавший нам навстречу, вилял из стороны в сторону. Он въехал в канаву и перегородил дорогу. Инспектор Фабр настойчиво засигналил, на что тот не ответил. Пришлось остановиться.
– Что это еще на шутки? – проворчал Фару. – Сейчас я скажу пару слов этому пьянчуге.
Он вышел и направился к машине. Я пошел за ним. Это была машина марки "ведетта" [12] . Тип, который сидел за рулем в бессознательном состоянии, был той же марки.
– Боже мой, Нестор Бюрма! – воскликнул комиссар. – Кажется, ваш клиент.
– Да, – сказал я. – Это – Тони Шарант.
– Что он тут болтается?
– Об этом его нужно спросить.
Я открыл дверцу машины. Круглая металлическая коробка от кинопленки выкатилась мне под ноги. Я подобрал ее, положил на сиденье рядом с Тони и принялся трясти актера.
12
Ведетта – "звезда", "ведущий" – ведущий музыкант, кинозвезда и т. д. (фр.)
– Что это у него на щиколотках? – спросил инспектор Фабр, который подошел вместе с Марком Коветом.
Я посмотрел вниз:
– Веревка. Порванная веревка...
– Однако, он не на съемках фильма, – заметил журналист.
– До чего же мне осточертели эти киношники, – отрезал Фару.
Я продолжал трясти дамского любимца. Он открыл один глаз, потом другой, снова закрыл их и застонал.
– Кловиса больше нет на свете, – сказал я, – но все же любители дубинок остались.
Тони Шарант полностью открыл глаза и посмотрел вокруг себя ошеломленным взглядом. Потом поднес руки к голове: