Коррупционер

Путилов Роман Феликсович

У Аллы сегодня был выходной, ночевала она у себя дома. Я позвонил по телефону, спросил, не хочет ли она завтра съездить на барахолку, так как наш отдел завтра, с утра, отправляют туда на усиление. Женщина подумала, и отказалась. Значить, с утра придется ехать в отдел, а оттуда уже, с отделом, на выделенном автобусе, на вещевой рынок. Вставать не свет не заря, и почти весь выходной день коту под хвост, так как обратно автобус поедет около трех часов. Согласилась бы Алла ехать на барахолку, поехал бы на ее «Жигулях», ну и обратно, пораньше бы оттуда уехали. Но, не судьба.

На барахолке было все как обычно. Сбор в семь часов утра в Ленинской комнате Дорожного РОВД, инструктаж, проверка, чтобы все взяли с собой спецсредство ПР-73, так как огнестрельное оружие в местах массового скопления

людей применять категорически запрещено. В половину девятого утра, нас, злых и сонных выгрузили у двухэтажного домика администрации вещевого рынка. Затем, на виду хихикающих граждан, новое построение и инструктаж, после чего нас отправляют на бесконечное хождение по плотным рядам торгующих граждан. Нырнув в плотную толпу, пристроившись за спиной какого ни будь крупного человека, бредущего вдоль бесконечного ряда продавцов, с красивыми, импортными упаковками в руках, начинаем бессистемное задержание спекулянтов с особо крупными сумками. А это почти каждый второй. Огромные горы импортного дефицита каждое утро завозится сюда, продаваясь за две-три, пять государственных цен, чтобы на следующее утро опять ввести через ржавые ворота новых товаров на миллионы- миллионы рублей. И люди едут в Город со всех ближайших областей, потому, что такого выбора, как на вещевом рынке Города, нет во всей Западной Сибири. А мы как ужас, летящий на крыльях ночи, как неумолимый и слепой рок, останавливаемся напротив очередного спекулянта, и предлагаем гражданину последовать с нами. И люди идут, наверное, сохраняя в душе частичку надежды, что эта сумка, полная косметики или джинс, останется с ними. Человек заходит в комнату дежурного народного судьи, чтобы через пять минут выйти оттуда без товара, но с постановлением о наложении административного штрафа. Все шло по накатанной. Толпы народу, съехавшегося со всех окраин, мощными волнами втекали в широко распахнутые многочисленные ворота вещевого рынка, захлестывая тонкие ручейки счастливчиков, нашедших, в бесчисленных живых торговых рядах, то, что им нужно для счастья. А так как купить в государственных магазинах что-то ценное было невозможно, если не считать магазины столицы нашей родины — города-героя Москвы, то здесь продавали все — от лекарств до автомобилей. Я выкатился из административного здания, сдав на правеж мужика с большой спортивной сумкой, полной, якобы, польской губной помадой и двинулся в дальний угол рынка, где торговали авто- мототехникой. Вдруг впереди раздались крики, народ, как испуганные мальки при появлении щуки, рванули в разные стороны. На освободившемся заасфальтированном пятачке, разбросав руки, лежал, беспорядочно мотая головой из стороны в сторону, молодой, прилично одетый мужчина. Не понимая, что произошло, я бросился к пострадавшему. Глаза мужчины закатились под лоб, черты лица периодически искажали судороги, зубы то сжимались в мертвой хватке, то начинали беспорядочно выстукивать дробь. Окружающие в ужасе, молча смотрели на ужасающую картину, не понимая, что случилось. Растолкав людей к лежащему подскочили молодая пара, упали рядом с ним на колени. Мужчина попытался что-то вставить рот больному, но с криком боли отдернул руку. По его пальцам побежали густые струйки крови. Женщина беспомощно оглянулась и закричала:

— У него эпилепсия! Здесь есть врач? Помогите!

Я толкнул стоящего передо мной, с открытым от любопытства ртом, парня и показал ему на домик администрации рынка:

— Давай туда, там есть телефон. Вызови скорую, давай, не стой! — а сам подошёл поближе месту событий. У больного изо рта уже пошла пена, судороги продолжали сотрясать крупное тело, голова билась об асфальт.

— Чем могу помочь? — я тронул за плечо покусанного парня, баюкающего кровоточащую ладонь. Тот недоуменно посмотрел на меня.

— Не знаю! Ему надо что-то в рот вставить, чтобы он язык себе не откусил!

— Понял, сейчас сделаем. Дайте мне место — я отпихнул покусанного, встал над лицом страдающего падучей человека, и, уловив момент, вставил ему конец дубинки в приоткрывшийся, на мгновение, рот. Челюсти больного, мгновенно, попытались сомкнуться, но было поздно. Зубы впились в черную резину, но, перекусить массивный жезл, сил, даже у нервнобольного не было.

Я не знаю, сколько я простоял в такой позе. Я внимательно следил, за положением конца дубинки, чтобы она не нырнула слишком глубоко, раздавив человеку небо, или что там, у людей, во рту, над языком. И, нельзя было держать палку слишком высоко, чтобы больной не выплюнул из рта вонючий кусок резины. Постепенно судороги стали затихать, человек успокаивался.

—

Все, можете вынимать. Спасибо вам. — девушка подняла на меня заплаканные глаза.

— Вы с ним? — мне надо было определится, что делать дальше с лежащим без движения эпилептиком.

— Я его сестра, а это мой муж — девушка кивнула на искусанного мужчину:

— У брата давно приступов не было, мы и потеряли его не пару минут из вида. — Сейчас «скорая» будет — к нам гордо подошел зевака, которого я посылал к телефону: — уже должна подъехать.

— Да, дождитесь «скорую», да и вашему мужу надо руку перевязать — я кивнул на продолжавшую течь кровь.

— Да, нет, спасибо, у нас поезд через полтора часа, все у нас в порядке будет — парень с девушкой подняли на ноги бледного родственника, и подставив ему плечи, осторожно повели в сторону трамвайной остановки. Я проводил их взглядом и пошел в администрация барахолки отменять вызов «скорой». Оставшиеся до отъезда домой время я потратил на ликвидацию следов зубов на конце резиновой палки, который выглядел, как будто, его собаки рвали Купив в ряду, где торговали всяким скобяным товаром и электрикой, металлическое полотно от ножовки по металлу, я просто отпилил от ПР-73 сантиметров пять и немного шлифанул место спила обрывком шлифовальной бумаги. Так, в хлопотах, не заметно, наступил обед, и мы стали собираться у администрации рынка, намекая отцам-командирам, что, сегодня, все-таки, наш законный выходной день, и пора ехать домой. Благо, в понедельник у меня начиналась сессия.

Понедельник-вторник ушли на установочную лекцию и консультацию. Первый экзамен был назначен на одиннадцать утра среды.

В среду я проснулся от телефонного звонка ротного, еще не зная, что я стал знаменитым, правда в достаточно узких кругах.

— Давай, быстро в отдел приезжай.

— Здравия желаю, товарищ майор. А вы помните, что я в учебном отпуске.

— Приезжай быстро, у тебя залет — и ротный бросил трубку.

Наскоро почистив зубы, одев костюм и накинув на шею заранее завязанный Аллой галстук, я прихватил с собой зачетку, решив, что с неприятностями я, до одиннадцати часов, разберусь.

В коридоре отдела, когда я шагал в наш подвальчик, меня отловила секретарь

Начальника РОВД, и впихнула в его кабинет, где сидел десяток наших небожителей.

— Разрешите, товарищ полковник.

— Видите, товарищ полковник, он даже к вам приходит, как отдыхающий в санатории — змеиное шипение замполита сразу объяснило, что просто не будет.

— Громов, почему ты не в форме?

— Извините, товарищ полковник. Я в учебном отпуске, ехал на экзамен, и узнал, что вы мен вызываете.

— Кто тебе подписал этот отпуск? — взвился политический руководитель.

— Кому положено, товарищ майор, тот и подписал — замполит, что, считает меня идиотом, что я к нему вызов на сессию пойду подписывать.

– Товарищ полковник, я все-таки настаиваю, чтобы все отпуска у меня визировали — заместитель по политической части, аж, пятнами пошел.

— Потом поговорим, Борис. Давай, показывай, для чего мы его вызвали — начальник РОВД недовольно мотнул головой.

Замполит, улыбаясь, как будто выиграл в лотерею ДОСААФ тысячу рублей подтолкнул в мою сторону, уже изрядно зачитанную, многостраничную газетку:

— На предпоследней странице посмотри.

Газета областного комитета ВЛКСМ «Юная Сибирь», по вектору редакционной политики, была аналогом журнала «Огонек», то есть разоблачала, искореняла и открывала глаза. Под мрачными чёрными буквами заголовка «Кого же охраняет наша милиция» привольно раскинулась большая статья, посвящённая неспособности органов внутренних дел выполнять свои задачи в новых условиях демократии, гласности плюрализма. Статью дополняла качественная фотография, где, над лежащим, обессилевшим человеком, лежащим на земле, стоял, широко расставив ноги милиционер со знакомым мне лицом. С выражением лица садиста, отрывающего крылышки бабочке, милиционер ковырялся во рту беспомощной жертвы огромной черной дубинкой. Фотография была сделана мастерски, моё орудие и моя жертва, а также, мое лицо маньяка, были сняты хитрым объективом выпукло и четко, а всё остальное, что нас окружало, кто-то старательно размыл, не давая возможности рассмотреть, где и когда это происходит. И хотя в самой статье обо мне не было сказано ни слова, но, любому было понятно, что если милиционер, среди беда дня засовывает советскому труженику резиновую палку в рот, то этот милиционер и есть символ грязного и отвратительного наследия тоталитарных времен.