Корсары Балтики

Морозов Дмитрий Витальевич

— А ты, — напустил на себя боярский гонор Басманов, — атаман станичников донских, говори-говори, да не заговаривайся. Дела княжьи — не твоего скудного ума дела. И думки также.

— Так я же не спорю, — легко согласился Аника.

— Князья высоко, прямо под Богом ходят, а мы змеями меж камней пресмыкаемся.

— Больно покорен ты, — подозрительно сверлил его взором опричник. — Я же ведаю: норов у тебя крутой. Но как речь о Курбском — ты уже не лютый казак, а и не Богу свечка, и не черту кочерга.

— Могу ли я напраслину на казанского

покорителя возводить? — пробормотал Аника-воин. — Мне на Белоозеро в колодках неохота.

— Говори уж, что на сердце, — вяло махнул рукой Басманов. — У меня служба такая — всякую кривду, что в народе ходит, сквозь сито просеивать, для государя крупинки злата сыскивать.

— Не стану пока ничего наговаривать, — уперся Аника. — Начнется война, поглядим, примерещилась мне измена, или взаправду есть.

— Эк хватил — измена. И как ты дожил до седин, Аника, с таким языком змеиным, бескостным?

— Так и дожил, — усмехнулся казак, — что не со всяким темной думкой делился.

— А со мной, выходит, можно?

— С тобой — можно, княже, — серьезно ответил Аника, — ты не для напраслины слухи собираешь, не для наговора на достойных мужей. О Руси печешься. Во всякий век таких малая горстка была.

— Гладок как шелк, — почесал подбородок Басманов, разглядывая своего нового дружинника, — да тверд, как кремень. А ты о чем печешься?

— О том же, — вздохнул Аника. — Только с таких, как я, беспорточных станичников, за Россию спрос малый. Мы голову в зарубе сложим — вот и вся наша плата, а на том свете почет. Ты же — князь, и Курбский также. Вас даже смерть лютая не скроет пред небесами за то, в каком виде оставите Русь.

— Тебе бы в монахи идти, Аника, лезть на Афонскую гору и оттуда людей учить.

— Доведется, — с каменным лицом откликнулся Аника, — и надену вериги, коли руки не смогут уже саблю держать.

Чтобы сменить тему, Басманов кивнул головой на изуродованную кисть казачью:

— А сию отметину кто тебе оставил? Верно Козодой говорил — ногайцы?

— Булава ногайская была, — потемнел лицом казак. — Рука тоже басурманская люто творила. А попался я под ту руку через дела своих, русских.

— Предали тебя?

— Предали, княже.

— А кто же? В своей ватаге варнак нашелся?

— Не гневайся, — Аника вдруг замкнулся, — но не стану ничего говорить.

— Отчего же?

— Высоко сидит тот, кто меня и ватагу казачью нехристям продал. Очень высоко полет его. Даже тебе, княже, не дотянуться пока.

У Басманова вертелся на языке вопрос, но испугался он ответ услышать, который чаял, и смолчал. Про себя же думал: «Бывал Курбский на югах, аккурат ногайцев замирял. Много у него в их стане друзей-приятелей образовалось после похода на Дон. Неужто он повинен в калеченье Аники?»

— Не станешь говорить, так и оставим. — Князь поднялся. — Куда Ярослав провалился?

— Здесь я, княже, — вошел Ярослав.

— Сыскал ли ты мне капитана, что не убоится в море выйти, как война грянет?

— Нет

такого в здешних землях, — развел руками Ярослав, — и у ляхов нету. И среди свенов в Ругодиве не сыскалось.

— Неужто все эти племена басурманские в вита-льеры подались, или ордену служат? — подивился Басманов.

— Многие в разбойники идут, это верно, — согласился Ярослав, — дурное дело — не хитрое. Но в основном идут к купцам в охранители. А воевать не желают. Жаль того датчанина, верой и правдой нам служил.

— А может — жив еще? — вскинулся Аника, который был уже поверенным во всех делах Басмановских. — Никто не видал тела его, остов корабля не берег не выкидывало.

— Море без остатка поглощает, — печально сказал Басманов. — Пучина людям вестей не шлет, коли пожрала христианскую жизнь. Уже и отпеть успели датчанина.

Глава 11. ЗАМОК

Второй день гостил испанец де Сото в замке благородного рыцаря Роже. Решив, что имеют дело с доверенным лицом фрау Гретхен, хозяин и его слуги не препятствовали свободному перемещению пирата внутри зубчатых стен ливонской твердыни.

С превеликим изумлением взирал кастилец на все вокруг. Ему начало казаться, что он находится в некоем месте, где Небеса вдруг остановили время, в заповеднике анахроничного рыцарства времен крестовых походов. Легкая полупрезрительная ухмылка трогала бледное лицо де Сото, когда взгляд его касался неуклюжих бомбард, установленных на ржавые вертлюги, камнеметных машин и даже древних катапульт, призванных защищать изящные башни.

— И что же, — бормотал кастилец, — вы, господа, намерены защититься этими дикарскими машинами от московитов? Забавно, поистине забавно.

Сама фортификация замка казалась отжившей свой век. Валы оплыли и обвалились в неглубокие рвы, никаких новейших изобретений — выдвинутых вперед галерей и бастионов.

— Пожалуй, — рассуждал испанец, идя мимо замерших в неправдоподобно спокойных позах ливонских пикинеров, — всего увиденного достаточно, чтобы держать в повиновении округу. Вряд ли восставшие крестьяне, даже в сколь угодно большом числе, вооруженные косами да вилами, смогут взять замок. Но против настоящего врага — полный конфуз!

Вспоминались заносимые аравийскими песками развалины гордых твердынь крестоносцев прошлого, рассыпанные по всему восточному Средиземноморью. Немало видел де Сото подобных руин — базы берберийских пиратов зачастую находились в тех самых местах, откуда мальтийцы, храмовники и госпитальеры некогда диктовали свою волю Востоку. Турки и арабы стерли в пыль величавые крестоносные государства, вышвырнув рыцарей на острова Ионийского Моря, на Мальту и Родос.

— Здесь вскоре случиться то же, — рассуждал испанец. — Велика же спесь немецкая! Магистр считает, что представляет серьезную военную силу. Впрочем, тамплиеры были столь же уверены в себе, пока пески не извергли восточных всадников.