Кортик
Шрифт:
А ведь надо было еще раза два-три в неделю побывать на катке.
Ребята приходили на каток вечером, торопливо переодевались на тесных скамейках и, став на коньки, несли свои вещи в гардероб. Коньки деревянно стучали по полу, этот дробный стук речитативом выделялся в общем шуме раздевалки, окутанной клубами белого морозного воздуха, врывающегося с катка через поминутно открываемые двери.
Взрослые конькобежцы раздевались в отдельной комнате. Они выходили оттуда затянутые в черные трико. Ребята с почтительным восхищением
Пятна фонарей освещали снежные полосы на льду. По кругу двигались катающиеся, странные в бесцельности своего движения. Они двигались толпой, но каждый ехал сам по себе, в одиночку, парами, перегоняя друг друга. Новички ехали осторожно, высоко поднимая ноги, неуклюже отталкиваясь и двигаясь по инерции.
Все ребята ездили на «снегурочках», «нурмисе», и только один Юра Стоцкий – на «норвежках».
Одетый в черный вязаный костюм, он катался только на беговой дорожке, нагнувшись вперед, заложив руки за спину, эффектно удлиняя чрезножку на поворотах. Всем своим видом он показывал полное пренебрежение к другим ребятам.
Миша и Слава не обращали внимания на Юру, но Генка никак не мог спокойно переносить Юрино высокомерие и однажды, выехав на круг, попробовал гоняться с Юрой. Генка ездил на коньках очень хорошо, лучше всех в школе, но разве мог он на «снегурочках» угнаться за «норвежками»! Он позорно отстал от Юры на целых полкруга.
После этого случая все начали дразнить Генку. Ездили за ним и кричали:
– Эй, валенки, даешь рекорд!
Генка с досады перестал посещать каток, по улицам на коньках тоже не бегал. Он ходил мрачный и однажды объявил Мише и Славе, что приглашает их прийти к нему в субботу на день рождения. Мальчики удивились:
– С собственным угощением?
– Угощение мое, подарки ваши.
Глава 67
День рождения Генки
В субботу вечером друзья пришли к Генке и изумленно вытаращили глаза при виде праздничного стола. На краю его свистел струйками пара самовар с расписным чайником на верхушке. В середине были расставлены тарелки с различным угощением: ломтики сала, вареники в сметане, пирожки и монпансье. По бокам стояло шесть приборов. У стола хлопотала Агриппина Тихоновна.
– Вот это да! – протянул Миша. – Ай да Генка!..
– Ничего особенного, – небрежно произнес Генка. – Прошу… – Он театральным жестом пригласил их к столу.
– Что ты, Геннадий, сразу к столу приглашаешь, – сказала Агриппина Тихоновна, – еще гости должны прийти.
– Кто? – спросили мальчики.
Генка покраснел:
– Мишка Коровин, а больше никто, ей-богу никто.
– А это для кого? – Миша показал на шестой прибор.
– Это? Ах, это… Это на всякий случай, мало ли… вдруг кто-нибудь придет…
– На какие капиталы ты все это оборудовал? – спросил Миша.
Генка ухмыльнулся:
– Это уж дело
– Отец прислал, – сказала Агриппина Тихоновна. – Я говорю: тебе, Геннадий, этих продуктов на месяц хватит, а он и слушать не хочет – давай на стол, и дело с концом. Весь в отца! – добавила она не то с осуждением, не то с восхищением.
– Даже конфеты прислал, – сказал Миша.
– Нет, – сказала Агриппина Тихоновна, – монпансье Геннадий сам купил: коньки-то он продал…
– Тетя! – закричал Генка. – Ведь я вас просил!..
– Чего уж там… – отмахнулась Агриппина Тихоновна. – Оно и лучше: валенок не напасешься.
– Если бы я знал, что ты ради фасона продал коньки, – сказал Миша, – то я бы к тебе в гости не пришел.
– Я и без коньков проживу, – мотнул головой Генка. – Подумаешь, «снегурочки»! Поступлю в фабзавуч – «норвежки» куплю. Ты ведь тоже свою коллекцию марок продал. А? Зачем?
– Нужно было, – уклончиво ответил Миша.
– Я знаю, – сказал Генка, – ты на кожаную куртку копишь. Хочешь на настоящего комсомольца походить.
– Может быть, – неопределенно ответил Миша. – Славка свои шахматы тоже продал.
– Да? – удивился Генка. – Костяные шахматы? Зачем?
– Надо было, – тоже уклончиво ответил Слава.
Раздалось три звонка.
– К нам, – сказала Агриппина Тихоновна и пошла открывать.
В комнату вошел Миша Коровин, одетый в форменное пальто и фуражку трудколониста. Он поздоровался с ребятами, разделся, вынул из кармана пачку папирос «Бокс» и закурил.
– Как дела? – спросил его Миша.
– Движутся помаленьку. Вчера на четвертый разряд сдал.
– Сколько ты теперь будешь получать?
– Рублей девяносто, – небрежно ответил Коровин, вытащил из кармана часы размером с хороший будильник, приложил их к уху и сказал: – Никак к мастеру не соберусь. Почистить надо.
– Покажи! – Генка взял в руки часы и тоже послушал. – Ход что надо.
– Ничего ход, – сказал Коровин, – пятнадцать камней. – Он спрятал часы в карман куртки. – Ячейку у нас организовали, комсомола. Я уж заявление подал.
Девяносто рублей в месяц и часы ребята с трудом, но выдержали, но это уже было свыше их сил. Они еще пионеры, только мечтают о комсомоле, а Коровин уже заявление подал.
– Нас тоже скоро в комсомол передают, – сказал Миша, – прямо из отряда. – При этом он искоса посмотрел на Генку и Славу.
Они важно молчали, как будто Миша действительно сказал правду.
– Знаете, кого к нам в колонию прислали? – спросил Коровин.
– Кого?
– Борьку-Жилу.
– Ну?
– Ага. За ножны-то отец его чуть не убил. Сбежал он тогда. Теперь у нас.