Кортик

Рыбаков Анатолий Наумович

Мальчики сидели у Славы. Алла Сергеевна, как обычно, была в театре, Константин Алексеевич еще не пришел с работы.

– Да, – мечтательно произнес Генка, поглядывая на лежащий на столе зеленый конверт, – да… Теперь уж клад от нас не уйдет.

– Ты все о кладе мечтаешь, – засмеялся Слава.

– А что? – Генка упрямо тряхнул головой. – Я все точно узнал. В те времена все боялись Бирона и прятали от него сокровища. Это я точно узнал.

– Что ты еще узнал? – насмешливо спросил Миша.

– Еще я узнал, – невозмутимо

продолжал Генка, – что тому, кто найдет клад, принадлежит двадцать пять процентов. Так что нужно свою долю сразу забрать, а то будешь за ней целый год ходить, – добавил он деловито.

Мальчики засмеялись, потом Слава посмотрел на друзей и сказал:

– Конечно, я ни в какой клад не верю. Но допустим, там действительно сокровища. Нам достанется какая-то их часть. Что мы будем с ней делать?

– Я уж давно решил! – воскликнул Генка.

– Что?

– Ты первый скажи, тогда и я скажу.

– Если там действительно клад, – сказал Слава, – то я бы отдал его на детский дом или санаторий для ребят.

– Нет уж, пожалуйста, – замотал головой Генка, – свою долю можешь на это дело отдавать, а моей я сам распоряжусь. Детдомов у нас хватает. И вообще, скоро никаких беспризорных не останется. Если по-серьезному говорить, так нужно, чтобы на эти деньги в Москве, в самом центре, построили большой стадион с катком, футбольным полем и теннисной площадкой. Вот. Для ребят вход бесплатный, а всяких контролеров и билетеров за версту не подпускать.

– Все распределили, ничего не забыли? – насмешливо спросил Миша.

– Видишь ли, Миша, – улыбаясь, сказал Слава, – это, конечно, не всерьез, но скажи: если там действительно клад, то на какое дело ты его отдашь?

– Не знаю, – сказал Миша, – я об этом не думал. И ни в какой клад я не верю.

– А я верю, – сказал Генка. – Обязательно стадион построим. А детские дома, санатории… это всё Славкины фантазии. Ты еще придумай какую-нибудь музыкальную школу построить.

– А что в этом такого? – обиделся Слава. – Думаешь, стадионы нужней, чем музыкальные школы?

– Сравнил! Музыкальные школы! Эх ты… Вообще, Славка, тебе нужно как следует подумать о своем будущем.

– То есть?

– Чего «то есть»? Если ты хочешь, чтобы тебя приняли в комсомол, то надо серьезно подумать о своем будущем.

– Почему?

– Будто и не знаешь! – усмехнулся Генка. – Ведь ты музыкантом собираешься стать?

– Допустим. Что же из этого?

– Как – что? Ведь ты на сборе был? Беседу о задачах комсомола слышал? Что Коля говорил? Он говорил, что задача комсомольцев – строить коммунизм. Так?

– Так. Но при чем тут музыка?

– Как – при чем? Все будут строить, а ты будешь на рояле тренькать. Этот номер не пройдет.

– Ты много построишь! Тоже строитель нашелся! –

обиделся Слава.

– Конечно, – Генка развеселился, – конечно. Кончу семилетку, поступлю в фабзавуч. Буду металлистом, настоящим рабочим. Меня в комсомол и без кандидатского стажа примут. Мы с Мишей это давно решили. Правда, Мишка?

Миша медлил с ответом.

На последнем сборе отряда Коля читал речь Ленина на III съезде комсомола. И одно место в этой речи поразило Мишу: «…поколение, которому сейчас пятнадцать лет… увидит коммунистическое общество и само будет строить это общество. И оно должно знать, что вся задача его жизни есть строительство этого общества».

Миша много думал над этими словами. Они относились прямо к нему, к Генке, к Славе. Задача всей их жизни – строить коммунизм. То же самое говорил ему Полевой: «Будешь для народа жить – на большом корабле поплывешь». Это и значит строить коммунизм – жить для народа, а не для себя. А как же Слава? Разве он для себя будет сочинять музыку? Разве песня не нужна народу? А «Интернационал»?.. Миша посмотрел на Славу и сказал:

– Не беспокойся, Слава: я думаю, тебя примут в комсомол.

Глава 65

Константин Алексеевич

Послышался шум открываемой двери. Кто-то раздевался в коридоре, снимал калоши, сморкался.

– Папа пришел, – сказал Слава.

Продолжая сморкаться в большой носовой платок, Константин Алексеевич вошел в комнату. Всегда красные, его щеки были теперь пунцовыми от мороза. Плохо повязанный галстук обнажил большую медную запонку на смятом воротничке. Маленькие, заплывшие глазки смотрели насмешливо и добродушно.

– Ага, пионеры! – приветствовал он мальчиков. – Здравствуйте. – Он поздоровался за руку с каждым, в том числе и со Славой. – Мы ведь сегодня с тобой еще не виделись.

Вслед за Константином Алексеевичем вошла домработница Даша и начала накрывать на стол.

Константин Алексеевич вымыл руки, повесил полотенце на спинку стула и сел за стол. Слава перевесил полотенце в спальню и вернулся в столовую.

– О чем беседовали? – Константин Алексеевич заметил лежащий на столе конверт, взял его в руки, начал рассматривать. – «Петроград, адресный стол…» Кого это вы разыскиваете?

– Так, одного человека. – Слава забрал у отца письмо и спрятал в карман.

– Ну-ну, дела секретные! – засмеялся Константин Алексеевич, отщипывая и жуя хлеб. – Так о чем беседовали? О чем разговор?

– Мы, папа, о разных специальностях говорили. Кто кем будет, – ответил Слава.

– Гм! Ну и что же, кто куда?

– Мы так… неопределенно… просто разговаривали…

– Все же… – Константин Алексеевич посыпал суп перцем, хлебнул. – Все же?

– Я музыкантом буду, а они… – Слава показал на ребят, – пусть сами скажут. Вон Генка говорит, что комсомолец не может быть музыкантом.