Корунд и саламандра, или Дознание
Шрифт:
– Выручат, – усмехается возмущению новобранца Минек. – Ордынцы сразу не прикончат.
– Я слышал, – Лека знобко передергивает плечами. Да, он прекрасно знает, как убивают в Степи, Вагрик рассказывал и об этом. – Не знаю, стоит ли мир с халифатом таких соседей.
– А уж это, малый, не нашего ума дело. Мы – застава.
– Застава, – повторяет Лека. – Как сигнальный пост…
Сигнальный пост, задача которого – не остановить врага, а отправить своим весть. И, может быть, ненадолго задержать нападающих. Ровно настолько, чтобы успел подняться по тревоге
– Дрейфишь, малый?
– Не без того, – честно отвечает Лека.
– Ну, эт ничего. Которые орут, что не боятся, те-то и ломаются. – Ветеран замолкает, слушает гвалт кочевья. Лека досадливо морщится: что интересного услышишь с другого берега! Минек, видно, на интересное и не рассчитывает: через пару минут он возвращается к разговору. – Иль тебе, как благородному, просто врать зазорно?
– Слушай, Минек, что вы все на мое благородство удивляетесь? Или для вас новость, что даже княжеский сын должен отслужить свое новобранцем?
– Сам-то ты, чай, не княжеский?
– Не-а, – Лека тихо фыркает.
– Вот и не знаешь, как княжьи сыновья служат, – назидательно поясняет Минек. – Или видал?
– Да как-то не присматривался, – признается Лека.
– Княжий сын, начнем с того, не на заставу служить послан будет, а в столичный гарнизон либо при отцовском отряде. Задания давать ему станут такие, чтоб почету поболе, а опасности не через край. А уж трибунал над ним устроить да все лето вместо отдыха навоз грести присудить, – Минек усмехается в усы, – да того капитана, что княжьего сына эдак прищучит, вмиг из капитанов разжалуют. Да и другие благородные, из тех, что попроще родом, тоже в столице либо при больших отрядах состоят. Там-то служба веселая, не с нами сравнивать. Ты, Валерий, не обижайся, коли не так скажу… ну не бывает такого, чтобы благородный юноша да на заставе отслуживал! А ты не чинишься, нос от наших рож не воротишь, и за Серого – вона как… Мы уж думали, аль отец твой вовсе в немилости?
– С отцом порядок, – улыбается Лека. – Просто он у меня с принципами. Положено отслужить – так отслужи всерьез. И у Сереги такой же.
Костры стойбища остаются за спиной. Вновь обнимают дозорных привычные звуки ночной степи, и только кони тревожно фыркают: видно, учуяли запах крови и свежих шкур в летящем над Сухояркой ветре.
– Прости, малый, коль что не так сказал. Людей-то на заставе – раз-два, да и обчелся, и каждого как облупленного знаешь. Вот и любопытно за новичков посудачить.
Арканы падают на плечи внезапно, словно ниоткуда. Дозорные и ножей выхватить не успевают, как оказываются сдернуты с седел и накрепко стянуты. Всадники на низкорослых злых конях налетают с визгом, окружают галдящей толпой…
Ордынцы!
– Они что, видели нас? – запоздало удивляется Лека.
– А то! – в голос отвечает Минек. – Ты на глаза на ихние глянь.
Глаза ордынцев взблескивают во тьме светящейся зеленью. До пленников им пока нет дела. Лека с беспомощной злостью следит, как степняки радостно ощупывают их коней: славная добыча, свежая кровь в табун; слушает, как
– Малый, плохо дело, – шепчет Минек. – Я сигнал подать не успел.
Лека рвет руку из пут – тщетно. Никак не дотянуться… сигнальный амулет болтается на поясе бесполезным украшением, а рассчитывать, что ордынцы прельстятся на золотой блеск и оторвут… нет, глупо. Не бывает такого везения.
– Мы ж не вернемся, поймут.
– Поздно. Коней уже выгонят. Так бы до подмоги отсиделись, а то на Лисьей бой принимать…
Постой, думает Лека, но ведь на Лисьей, у водопоя, все подготовлено для засады… балда, мало ведь врага туда навести, надо, чтоб свои подошли… раньше… а десяток охраны при табуне что сделает – только погибнет зря, ослабив заставу.
– Будет сигнал, – выдыхает сквозь зубы Лека. – Подыграй только.
– Как?!
– Серега почует. Амулеты… надо только, чтоб за меня взялись… сразу.
Минек замирает на миг… кивает:
– Может выйти. Им ждать некогда. Только вот что! Играй труса, понял? Расколись.
– Зачем… так?
– Дубина! Чтоб тебя взяли водопой показать. Кругом поведешь, тогда успеют… понял?
– Да, – через силу отвечает Лека.
– Сразу не сдавайся, не поверят. И не ври… сильно. У них тоже глаза есть, и считать умеют.
Минек замолкает: дошел черед и до пленников. С них стаскивают пояса и доспехи – ну вот, теперь сигнальные амулеты уходят безвозвратно, – и заново стягивают руки. Им приходится бежать за конями ордынцев, под визг и гиканье, и совсем скоро пленники видят кочевье вблизи.
Дети Совы смешались с ордынцами, кажется, в одно большое племя. Вместе едят плов, детишки бегают от костра к костру, привычно суетятся женщины. Это не набег, растерянно думает Лека. Не на кочевье набег! Эти степняки со скальпами врагов на уздечках косматых злых коней – свои здесь. Может, их даже ждали?
Вождь ордынцев сидит у одного костра с вождем семьи Вечерней Совы. Пьют из одной чашки, в очередь берут щепотью плов с глиняного блюда.
– Плохо, – почти беззвучно шепчет Минек. – Вместе на заставу двинут.
Вожди вместе подходят к пленникам. Как близнецы, растерянно думает Лека. У обоих острый прищур глаз, хищные движения, и одеты одинаково – пестрые ватные куртки, кожаные штаны, высокие жесткие сапоги. Только у кочевника вплетены в косы совиные перья, а у ордынца – золотые солнечные амулеты.
Ордынец придирчиво разглядывает пленников. Лека косится на Минека: тот отвечает ордынцу равнодушным взглядом. Никаким, сквозь, в никуда… Лека тоже так умеет, и так и надо… но не сейчас. Нужен сигнал, напоминает себе Лека. Шумно втягивает воздух сквозь зубы, словно ненароком встречается с вождем взглядом – и поспешно опускает глаза. Вождь скалится в довольной усмешке: раскусил, кто в паре пленников – слабак. Кладет узкую ладонь Леке на грудь, над сердцем. И произносит, старательно выговаривая слова чужого языка: