Корзина желаний
Шрифт:
Отстояв очередь, горячего Вийон так и не получил – к тому моменту, когда он оказался перед раздачей, каша уже закончилась, но зато ему дали несколько сухарей и яблок – не так уж плохо, а если подумать о том, что это лучше, чем ничего, то и совсем хорошо. Перекусив, Вийон наконец добрался до ворот в обветшалой стене, что отделяла Средний город от Нижнего. Он опасался, что стража на воротах может не пропустить его из-за бедной одежды с множеством заплат, но на этот раз обошлось, и его, кажется, вовсе не заметили.
Ростовщики занимали Второкошельную улицу Среднего города, они давали деньги в рост обеспеченным горожанам, ремесленникам и даже выходцам из Нижнего города; в Верхнем же, как говорили, находилась Первокошельная улица, блиставшая умопомрачительным богатством, обеспечивавшая деньгами наиболее состоятельных горожан, купцов и вельмож.
Прошел час, затем другой и третий. Вийон ходил от дома к дому, послушно дожидался своей очереди, беседовал с ростовщиками, глядевшими на него
– Приветствую, господин, – Вийон поспешно поклонился, и лишь затем осторожно примостился на краешек дивана. – Да пребудет благодать в вашем доме!..
Он замолчал, ожидая ответа, но Кусса Кутит просто курил и молча поглядывал на него. Вийон откашлялся.
– Так получилось, что мне нужны деньги… и мне сказали, что вы можете помочь… Мне нужно совсем немного, всего лишь сикталь или хотя бы несколько рикталей, чтобы снять угол в каком-нибудь доме, я заработаю и верну, клянусь вам!..
– Не сомневаюсь, что вернешь, – наконец заговорил Кусса, и его хриплый и одновременно гнусавый голос заполнил комнату. Не будучи громким, вместе с тем, этот голос содержал в себе уверенность и власть. – Но ты должен будешь оставить залог, таковы правила.
– У меня ничего нет, господин! Я простой корзинщик… вряд ли вас заинтересует моя плошка, старый нож или износившиеся сапоги, которые я надеваю зимой – а больше у меня ничего нет!
– В залог ты оставишь десять лет своей жизни, – отмел слова Вийона Собиратель Дней. – Обычно я за столь ничтожную сумму требую меньше, но опыт подсказывает, что бедные люди скорее предпочтут расстаться с годом или два, чем станут возвращать долг. А что я буду делать с годом или два какого-то нищего? Десять лет – это уже хоть что-то, и есть надежда, что ты все же пошевелишься и найдешь способ вернуть мне мои деньги… естественно, с процентами.
Вийон оторопел.
– Я не понимаю, господин… как можно отдать год или два, или, тем более, десять лет жизни в залог?
– Тебе и не нужно этого понимать, – ответил Кусса. – Я заберу твои десять лет и верну их, когда ты вернешь мне долг.
– Могу ли я подумать?
– Ко мне не приходят люди, которым нужно подумать, – отрицательно покачал головой Кусса. – Ко мне приходят люди, которые опробовали все, но так и не смогли получить желаемого.
– Да, – согласился Вийон. – Вы правы, господин. Я согласен.
– Возьми трубку и дыши, – повелел Кусса, показав на кальян.
Вийон так и сделал. Он стал дышать, а затем лег на диван, потому что в голове его образовалась необыкновенная легкость, а в теле – слабость. Ничего не хотелось делать, и ни о чем не думалось, он будто впал в какое-то забытье или безвременье. Глядя на Куссу, корзинщик не замечал никаких признаков того, что кальян оказывал на хозяина дома схожее действие – напротив, Кусса, казалось, взбодрился. Вийону подумалось, что его жизнь перетекает по трубкам, как по венам, в кальян, а из кальяна – к Куссе, и тот выпивает ее и сохраняет где-то внутри себя. Эту простую мысль он думал по частям, долго, неопределенно долгое время, перемежаемое периодами забвения, пока не почувствовал, что кто-то вытаскивает конец трубки у него
– Достаточно, – сказал Собиратель Дней, возвышаясь над клиентом. – Поднимайся, и уходи. И помни – чем позже ты вернешь мне долг, тем меньше твоих дней сохранится; если ты задержишь выплату более, чем на полгода – не останется ничего.
Кусса Кутит взял руку Вийона и вложил в нее серебряный сикталь, а затем позвал слугу, который сопроводил корзинщика до выхода из дома. На улице уже совсем стемнело, и Вийону нужно было поскорее добраться до ворот, соединяющих Нижний город со Средним – пока их не закрыли на ночь. Он шел, с трудом переставляя ноги – тело было ужасно слабым и как будто бы сделалось более медлительным и грузным, зубы болели, и дышалось с трудом. Прежде он почти не замечал своего тела, сейчас же ощущал слишком хорошо, насколько оно инертно и порядком уже изношено. Часть его жизни, его Шэ, осталась у Собирателя Дней, и Вийон впервые ужаснулся тому, что будет, если он не найдет способа вернуть долг. Прежде он мало думал о старости, но десять лет, исчезновение которых прошло столь внезапно и быстро, заставили его по-другому на все посмотреть. Маячившая впереди, надвигающаяся старость была ужасна – время увядания, потеря здравости ума, телесной силы, бодрости, остроты чувств, и хуже всего в ней была ее неотвратимость.
Ворота уже закрывали, но он успел пройти в Нижний город. Чтобы избавиться от накатывающей паники, он направился в пивную Нилкута, где все его знали: сикталь – это большие деньги, их с избытком хватит на снятие жилья, и потому вполне можно было позволить себе потратить несколько талей на дешевое вино. Нилкут радушно встретил его и принес вино, также в общем зале обнаружились Огис и Майрын, а также чистильщики улиц Уса и Лэн, и Вийон присоединился к их кампании. После первой чарки вина жизнь показалась ему немного лучше, чем прежде, а после второй и третьей – еще лучшей. Друзья спрашивали, отчего он выглядит так дурно, будто бы постарел за один день на десять лет, но Вийон отнекивался и отшучивался как мог, не называя истинной причины. Постепенно его дурное настроение сходило на нет, вино и дружеская кампания прогнали печаль, он смеялся шуткам и даже шутил сам; Лэн, как уже бывало не раз, стал предлагать скинуться и позвать блудницу, как обычно, ему отвечали, что дешевая шлюха – а позволить себе бедные корзинщики и чистильщики улиц могли только таких – окажется либо старой, либо страшной. либо наградит их нехорошими болезнями, а вероятнее всего – одновременно и старой, и страшной, и больной. Лэн уверен, что не все так плохо – если, конечно, выбирать тщательно, а не хватать первую, которая попадется. Оживленное обсуждение, сопровождаемое шутками, байками, присказками и рассуждениями о жизни, было прервано, когда внезапно в пивную вошла Элеса Рауп. Она была столь массивна, лицо ее столь зло, а двигалась она столь целеустремленно, что притих не только Вийон, но и его товарищи. Вийон знал, что она приходит всегда, когда ему хорошо, как будто чувствует это каким-то мистическим образом и немедленно стремится все разрушить, отнять у него любую, пусть даже самую ничтожную радость, которая только может возникнуть в его нелегкой жизни. Все как всегда, и даже то, что они расстались, ничего как будто бы не изменилось.
– Так я и знала, – низким, полным затаенной злобы, голосом сообщила вийонова жена, нависнув над столом. – Где же ты еще можешь быть? Идем-ка со мной…
Сопровождаемый неловким молчанием захмелевших друзей, Вийон поднялся и обреченно пошел вслед за женщиной. Как только они вышли из трактира на пустынную темную улицу, Элеса принялась орать. Все как обычно. Вийон не пытался вслушиваться в ее крики – он и так знал, что является пьяным, вонючим, тупым, безответственным, жалким, ничтожным, погубившим ее жизнь, уродом, нищим, ни на что не годным, тем, на кого она потратила свои лучшие годы, немужчиной, паразитом, плевком на дороге, не заботящимся о детях, тупомордым зверьем, ублюдком, куском дерьма, паскудой, тем, кому нечего сказать, вошью, слабаком, выродком, нечеловеком, снова ничтожным и жалким, вызывающим отвращение, плешивой тварью, пустым местом, говноедом, крысиным отродьем, безмозглым бараном, снова пьяницей, слизняком, хуже блевоты, с гнилой душой, лицемерной сволочью, еще раз немужчиной, бессовестным, грязью, помоечной крысой, червем, ничтожеством в третий раз, бесполезным существом, свиньей и конченой мразью. Все как всегда, он прекрасно знал все, что она скажет, ругаться и спорить было бесполезно, это лишь больше раззадоривало ее, нужно было просто дождаться, когда Элесе надоест и она уйдет.
Но отпускать так просто свою жертву Элеса не собиралась. В ее ругани и криках все чаще упоминались дети, которые в данную минуту умирали от голода, жажды и десятка болезней, сделав паузу, чтобы передохнуть, она потребовала у Вийона деньги. Сикталь корзинщик уже разменял, сунув руку в кошель, он достал несколько рикталей. Элеса забрала их, но не успокоилась.
– И это все? Я знаю, у тебя есть больше.
– Послушай, женщина! – Не смотря на свой мягкий нрав и памятование о том, что никогда, никогда, никогда нельзя спорить с женой, когда она в дурном расположении духа, Вийон не выдержал. – Ты же прогнала меня, живешь теперь с горшечником Саджиром! Что тебе до моих денег?! Пусть тебе дает деньги Саджир…