Косьбище
Шрифт:
– - Он как заорёт: "Ять её! Ять её! Ты!" И плетью по мне -- хрясь. А я и не понял ничего, а уже на ней. Завалился, значится.
– - Ты, Хотен, всегда интересно заваливаешься. Точно между ляжек. И подол у её уже на голове. Ветром, видать.
Любава орала и дралась. Но, конечно, смогла только разозлить двух здоровых мужиков. Тут бы ей и конец -- сексуального контакта в такой конфигурации она бы не пережила. Но на крик прибежала Светана. Чтобы о ней не говорили, но вопли своего ребёнка она услыхала. Кинулась на мужиков и тут же получила плетью по спине от Ольбега. Серию ударов от мальчишки в истерике.
– -
Ещё Светане досталось по уху от Хотена, а Звяга выволок за косу за порог и дал пинка. Но баба не успокоилась и кинулась искать ребёнку защитника - своего последнего любовника. Последнего по времени -- ночевала она эту ночь у Чарджи. И нашла -- в постели у Марьяши. Последовавший поток женских акустических сигналов торкский принц выслушивать не захотел, и покинул поле любви, стремительно превращающееся в поле боя.
– - А я, значится, её за руки держу. Да и не держу почти -- она уже и не дёргается. Выдохлась. Ну-ка тушу такую на себе. А Звяга, значит, на её навалился, пристраивается, попасть пытается. Ну, сам понимаешь, попасть-то у ей-то не просто. Дырка-то... Вот. Глаза поднимаю -- этот стоит. Ну, точно как счас. Притолоку подпёр и ухмыляется. Во-во. И морда такая же. И говорит так... Ну, будто через губу цедит. Медленно, гад. Извиняюсь. Ну, ещё чуть-чуть -- поздно было бы -- у Звяги уже... Вот. А ханыч и говорит: "Давно таких храбрецов не видал".
– - Я сказал им: за этот кусок... мяса с косичками боярич Иван обещался меня, инала из рода ябгу, зарезать. Вас, смердов, он не зарежет. Он что-то другое придумает. Он у волхвов многому научился. Интересно будет посмотреть.
– - Ага. Сказал и молчит. Зубы скалит. А я сразу понял, сразу её отпустил и больше даже пальцем ни-ни. А Звяга... ну, он-то медленно соображает, он-то послушал и опять мостится.
– - Не ври -- я тоже сразу слез. Как услыхал, так сразу и слез. Я что, пень какой, вот так, ни на чём, смерть свою лютую поднять? Не. Я ж не дурак, я ж понимаю. Я ж про гробы в запас помню. Плохая примета, однако.
– - А тут Ольбег. Плетью меня -- хрясь, Звягу-то по спине -- хрясь. По Чарджи -- хрясь. Ага. А Чарджи плеть на левую руку принял, да, как она вокруг обернулась, - дёрг. Ольбега к нему чуть не нос к носу. А торк-то саблей - вжик. И обрубил плеть чуть не под самый корешок. Мало бояричу по пальцам не попал.
– - Ежели какая мелочь безродная будет на меня плетью махать, то я эту мелочь сделаю ещё меньше. Короче на голову.
Фраза о "мелочи безродной" могла относиться и ко мне. Спуску давать нельзя. Даже своим. Особенно своим.
– - Ольбег - мой племянник. Или тебе это тоже - "мелочь безродная"?
Мужики ещё ничего не поняли, но Сухан, сидевший в углу на корточках, оглянулся в поисках своей еловины.
– - И что?
– - И ничего. Я сказал, а ты запомни. Сейчас не дошло -- может, потом догадаешься. Дальше что было?
– - А чего было? А ничего не было. Ольбег на рукоять от плети оставшуюся глянул, под ноги бросил и убежал. А я-то на девке платьишко поправил, по щёчкам маленько похлопал. Гляжу -- живая. А тут, слышь-ка, Потаня
Потаня прав: Любаве оставаться в Рябиновке было нельзя. Чарджи молодец -- послушал мужа своей любовницы и отца ребёнка, увёз девочку.
– - Молодец, Чарджи. Долг платежом красен.
– - Ага. Я тебе нормально отдарился?
– - Мне? Я думал ты Потаню так отблагодарил. За то, что Светана...
– - Я отблагодарил холопа? За что?
– - Глава 87
Секунд пять мы молча смотрели друг другу в глаза. Мужики мгновенно притихли. Один Филька, дойдя до апофеоза своей вариации на Кудряшковой жёнке, внезапно разразился громкими всхлипами и взвизгиваниями. Наконец он оповестил присутствующих о том "как хорошо" и "уж и забыл как оно", и нервно начал крутить головой в поисках причины странной тишины. Чарджи ещё выше задрал свой орлиный нос и соблаговолил изложить своё виденье ситуации.
– - Как я, потомок великих вождей, наследник повелителей половины мира, могу быть должен какому-то рабу? Хоть что-то? Разве я должен что-то барану, которого я ем, или телёнку, из шкуры которого сделаны мои сапоги? Это он должен валяться у меня в ногах, и целовать след моей пятки. За то, что я пускаю рабыню, его жену, в свою постель. За то, что у него в доме, может быть, родиться ребёнок моей крови. Если я позволю и не выбью из этой подстилки мой семя.
Интересно, а к Марьяше он тоже так? "Мелочь безродная, подстилка..."?
– - Я отблагодарил - тебя. Когда мы расставались, ты дал мне четыре золотых монеты. Три были платой за мои дела. Четвёртая -- подарок. Конечно, на византийский солид таких девок можно полсотни купить. И не таких. Но эта чем-то интересна тебе. Не пойму чем. Но, раз я принял твой дар, я должен отдариться. Теперь долг оплачен?
Класс. Точное воспроизведение торговых операций Магеллана в описании Пифогетты. Португальцы торговали с туземцами, и обе стороны получали массу удовлетворения. Каждый считал, что взял тройную цену. Каждый был уверен, что обманул партнёра. И все радовались.
Чарджи уверен, что очень успешно избавился от повисшего на нём долга. Я уже говорил, что здесь принять подарок и не отдариться - нельзя. Такой долг отдаривания может стать не только весьма дорогой, но и неприятной, даже -- смертельно опасной обязанностью. А тут... Перевёз чужую холопку из одной деревни в другую -- и всё. Чарджи радуется освобождению от долга при минимальных затратах. А я понимаю, что за какую-то блестяшку спасена жизнь человека. Оба считаем сделку чрезвычайно выгодной.
Выслушивать радостные возгласы Хотена в ходе его "преступления к исполнению" мне не хотелось, и я вышел во двор. Ноготок по-прежнему периодически, с глубоко меланхолическим выражением на лице, издавал скрежет. У костра приплясывала Филькина жёнка, дожидаясь своего благоверного, только что издававшего характерные громкие крики на даме общего пользования. Чарджи вышел за мной следом.