Кощей бессмертный

Вельтман Александр Фомич

— Как величают по имени, по отчеству и по прозванью суженого дочери твоей? — спросил Всеволод Всеволодович у Тысяцкого.

— Не ведаю, — отвечал он.

— Как имя, отчество и прозванье? — повторил Частный Староста вопрос свой к Олегу.

— Олег Сбыславич Пута, — отвечал он.

— Величаем тебя, Олег Сбыславич Пута! — воскликнули все.

Олег в это время смотрел на свою Свельду. А Свельда смотрела на своего Олега. Им не были слышны громогласные поздравления. Какое невнимание! Как будто слух их также обратился в глаза!

— Величаем тебя, Олег Сбыславич и с милой четою! — повторили все.

— Просим на сговор и свадьбу! — отвечал Олег, кланяясь и отцу, и матери, и Всеволоду Всеволодовичу,

и Янию Всеволодовичу.

Но отец и мать приглашения на свой счет не приняли; а важный Частный Староста и сын его, по обыкновению, поклонились и сказали: "Не минуем быти!"

Таким образом вскоре совершилась и свадьба Олега и Свельды.

Не стану описывать венчальный день, а особенно те три дня, в которые длились посидельники, где Свельду, скрытую между толпами подруг ее, одетых так же, как она, и так же покрытых покрывалами, Олег должен был угадывать.

Как ни чутко сердце влюбленных, как ни проницательны глаза их, как ни тонко обоняние, однако ж многие из красных девушек Новгородских, на зло его сердцу, сорвали с него поцелуи, принадлежащие одной Свельде.

К чему знать читателю, как хороша была Свельда, когда перед поездом в храм она сидела на черных соболях, когда ей расчесывали длинную русую косу, обмакивая гребень в заморское вино, и когда бросали на нее осыпало, [44] и когда венчанную водили ее рука об руку с Олегом вкруг налоя, и когда укладывали ее спать на тучных ржаных снопах, и как она заснула, и как пробудилась.

44

Хмель, смешанный с мелкими деньгами; в старинных обрядах свадеб осыпали невест: ходи в золоте, упивайся жизнью.

Весь Новгород поднялся на ноги смотреть свадьбу Олегову. Кто не верил событию, что Новгородский Степенный Тысяцкий Кола-Орай отдал красную дочь свою за пленного Суздальца, тому Олег подносил вместо Фряжского вина Эмшан и говорил: "Поухай!" Чихнув, неверующий убеждался в истине и говорил: "Правда!"

Вероятно, с тех-то пор и вошло в обыкновение верить словам, которые подтверждаются чиханием.

VII

Почти так же громко раздался звон вечевого колокола в 1207 году, как и в 1471, когда Марфа Борецкая пировала в чудном своем доме и вечевала о делах важнейших, а Владыка, Посадники, Тысяцкие, люди житые, [45] купцы и со всем Великим Новым-городом, писали с ее сказаний к честному Королю Польскому крестную грамоту, прося ведать Новгород, не хотевший быть отчиной Московского Государя.

45

{* Житыми или житейскими людьми разумелись зажиточные или старожилы. Из них жаловались и в бояре. (Прим. Вельтмана).

В источниках известны старожильцы — свидетели (из крестьян) и "жильцы. Чин их таков: для походу и для всякого дела, спят в царском дворе" (Г. Катошихин. XVII в.). В бояре те и другие не жаловались. — А. Б. }

Итак, в 1207 Роду вечевой колокол загудел.

Со всех концов стеклись Новгородцы.

На поляне, против Двора Ярославова, [46] толпы народа сгустились около каменного круглого стола, с которого обыкновенно Посадники и мужи старейшины изрекали волю Веча.

На нем уже стояли Послы, Бояре Всеволода Георгиевича, окруженные

дружиной Владимирской.

Народ ожидал слов их.

Они молчали, ибо колокол Веча, огласив Новгороду трижды три удара, гудел еще и заглушал собою голос человеческий.

46

{* Двор Ярослава Владимировича. При сем дворе было вече и торг. (Прим. Вельтмана.)

Слово «двор» в значении «хозяйство», «усадьба» встречается в "Слове о полку Игореве", но тогда же оно означало и дворню, вассалов. За комплексом архитектурных памятников в Новгороде закрепилось название "Ярославово дворище". — А. Б. }

Посадник Новгородский Дмитрий Мирошкин был в отсутствии, во Владимире.

Ненавидимый всеми брат его Борис правил Вечем.

Колокол умолк.

Борис объявил, что Великий Князь Всеволод прислал указ и опалу Новгороду за восстание против сына его Константина и казнь велел взять по долгее с уха.

— Убеднился Новгород от неправды! — вскричал старый Боярин Новгородский Олег Сбыславич, занимавший почетное место у стола. — Удели, Посадник Димитрий, с братьями, от своего золота милостыню Новгороду, тогда он будет платить неправедную виру!

— Смуту творишь, Олег Сбыславич! Пойдешь на суд княжий! — сказал грозно Борис.

— На суд княжий, да не на твой, тля Новгородская! — произнес гордо Олег Сбыславич, встал с места, хотел продолжать… но Борис обратился к Владимирцам.

Они поняли его знак и окружили Олега. Народ взволновался, зашумел.

— Не дадим Сбыславича, не дадим! он наш! — загрохотали тысячи голосов.

— Бей душегубца Бориса! Поднимай его!

Стража Владимирская обнажила мечи и окружила стол.

Народ ломится.

Борис видит свою гибель. Выхватывает меч из ножен, поражает им Олега и кричит к народу:.

— Возьмите Сбыславича! возьмите! Над ним совершен уже суд Всеволода и Константина! Он ваш!

Когда Новгородцы увидели кровь любимого своего Старшины, ужас и горесть потушили ожесточение, а слезы затмили очи. Никто не видел, как скрылись Послы и Борис Мирощкин.

Олега принесли в дом его. В нем уже гасла жизнь. Жена и дочь упали на него без памяти.

— Тому есть рад, оже вины моей нету, — сказал он; взглянул на свою добрую Свельду, взглянул на свою милую дочь; в померкших очах показались светлые слезы; из охладевшего тела выкатились горячие слезы!

Он пожелал говорить с своею дочерью. Всеслава осталась с ним.

— Всеслава! Вот уже несколько лет, как Тысяцкий Ивор Зарев любит тебя постоянно. Будь ему женою, Всеслава! Умирающий отец просит тебя!

— Хотела быть всю жизнь одинокою, — отвечала Всеслава, заливаясь слезами, — но воля твоя, родитель: буду женою Ивора.

— Благо тебе от бога! Позови ко мне Ивора.

Когда Ивор пришел, Олег отдал ему руку Всеславы. Давно он любил безнадежно холодную деву.

Неожиданность поразила его. Он схватил бы Олега Сбыславича с одра и сжал бы его в своих объятиях, если б не боялся отнять у всех несколько драгоценных минут жизни отца и друга.

Просто, положив голову свою на ладонь умирающего старца, он облил ее слезами, и Олег понял, что это благодарность.

— Твоя Всеслава, — сказал он слабым голосом, — но прежде сослужи службу Новгороду. — Идите, кроме Ивора, — продолжал он.

Все вышли. Но вскоре опять были призваны проститься с Олегом Сбыславичем навеки.

— Прощай, Всеслава! — сказал Ивор, удаляясь от печального зрелища. — Не имею времени проводить моего благодетеля и отца. Ему далеко, но жди меня скоро.

Не прошло одного часа, как Ивор Зарев скакал уже по улице верхом, одетый и вооруженный по-дорожному.