Кошачье счастье
Шрифт:
А потом он услышал матперемат. Только не привычный, обычный и забористый. Таким никого, в общем-то, не удивишь: всем время от времени молотки по пальцам прилетают. А чуть ли не литературный. Речь лилась красиво, не притормаживая на междометиях и предлогах. Некто высоко-духовно поносил и грязный двор, и живущих в коробках с окнами двуногих, и весь этот несуразный век в целом. Произносимой слегка порыкивающим мягким баритоном руганью впору было заслушаться. Максим и заслушался.
Отличие мастера от дилетанта ведь сразу видно… кхм… то есть слышно. В арку, из которой доносился мат, свет фонарей не залетал, там темень стояла, хоть глаз выколи. В общем, отличить мастера от дилетанта
Вообще-то здесь предусматривалось освещение. В стены были врезаны аж два плафона. Вот только лампочки в них давно перегорели, а менять никто не полез: в городских службах сидели те еще «образины двуногие», а жильцы не держали достаточно высоких лестниц. Идти приходилось чуть ли не наощупь. Хорошо хоть гопоты в их районе не водилось: повезло с соседями, которые мимо чужой беды никогда не проходили и гуманизмом в отношении шакалья в человеческих обличиях не страдали.
— И это голое обезьянье еще смеет, мать-перемать, называть себя разумными? — вещал невидимый философ. — Грязные людишки. Они даже своего запаха не имеют, экскрементами мускусных пользуются. Они же возвели на пьедестал самые гнусные, самые уродливые инстинкты!
Макс не стал бы утверждать столь категорично, однако изрядная доля правды в этом утверждении имелась.
— Что у вас есть, чем могли бы вы гордиться? Верой в каких-то там богов? Вами движет лишь боязнь окончательной смерти да жажда выделиться на фоне прочих! Поклоняться чужим мукам, радоваться, что некто якобы искупил ваши грехи? Это ж гнусь гнусная. Выдумали себе заповеди. Молодцы. Так почему бы не исполнять их просто так, из одной лишь порядочности? Почему над вами обязательно должен кто-то стоять с палкой? Непременно должны довлеть, если не церковные мантры, так архитектура храмов! Еще и пожрать нормально не дают.
Максим фыркнул, не сдержавшись. Вот с этим он был согласен на все сто. Даже не упоминая всяких отбитых на голову моралистов, которые из желания выпятить свою якобы нравственность то требовали в законодательном порядке запретить мини-юбки, то статуи в Эрмитаже и прочих музеях одеть, дабы наготу не демонстрировали, то и вовсе рассыпались в раболепных чувствах перед благополучно расстрелянным недоцарьком, слившим все, что можно, и дававшим порулить государством любому своему родственнику.
— Любовь? Тьфу! Инстинкт, не более: жажда трахаться со всем, что движется, помноженное на желание свить гнездо и вывести потомство. А самки эти, носящиеся со своим пометом и окрысивающиеся на любого, кто косо на этот невоспитанный помет посмотрит? Матерью является та, которая отпрысков воспитывает, а не умиляется с фразочкой «ну он ведь маленький, не понимает, к тому же это естественно» на устах, когда помет насрал посреди ковра. Тьфу. Глаза б мои не видели! Или вот…
Макс был согласен со многим. К тому же, алкоголь снова поменял ему настроение. Хотелось говорить по душам. Жаль, он отпустил Витю. Вот только в тот момент, наоборот, хотелось остаться в одиночестве. А может, не в алкоголе дело: он просто истерик?
— Обалдуй, — припечатал невидимый собеседник.
Может, и не Максима, а кого-то другого, но повод для начала разговора отыскался.
— И вовсе я не такой.
— Да ладно!.. — фыркнул по-прежнему невидимый собеседник.
—
…Слово за слово. И вот он (сам не понял зачем и как разговор перетек с общих тем на его персону) пересказывал свои злоключения. Хотя что философ мог сказать, кроме того, о чем Максим и так догадывался? Гулька собиралась «свить гнездо» и подыскивала кандидата на роль отца своего будущего приплода и главного добытчика еды и прочих матблаг по совместительству. Короче, быка-осеменителя и рабочую лошадку в одном флаконе. У них же в этом… ну откуда она там? наверняка, все быстро происходит. Так что Гулька в свои двадцать вполне могла считаться перестарком, которой… ну надо, да и пора уже: часики тикают и все такое в духе. Недаром мемов по сети полно на данную тему.
Сам Макс точно не хотел пока ни влюбляться, ни съезжаться, ни размножаться, ни кого-то там содержать и воспитывать. В остальном полагал, что мужчина должен быть галантен и вежлив с прекрасной половиной человечества. По крайней мере, пока отдельно взятая дура не доказала, что отнюдь не прекрасная и в оную половину не входит. Гулька же, видимо, навыдумывала черт-те чего, приняв дружеское расположение за флирт, помощь — за ухаживания, а вежливость… да фиг его знает! А потом разочаровалась, увидев его с Катькой. Самочка — прав философ. А Катька… На самом деле еще хуже. Есть такое понятие: ебырь-террорист. Только Максим не знал, как вот это вот сформулировать в женском варианте. Тех, кто ходит по мужикам для поправки материального положения ясно, как звать, но Катька спала со всеми подряд из спортивного интереса, не принимая подарков и даже в кафе за себя платила сама. Прийти, увидеть, очаровать, поиметь и свалить — вот такой вот девиз по жизни у этой барышни. Красивой — чего точно не отнять.
Вот только собеседник сообщил другое:
— Ты просто не толерантный москвич.
— Че…го?! — от неожиданности на Максима снова напала икота.
— А ты на цыпочки встань и потянись, — посоветовал философ.
Максим попробовал — помогло.
— Это я-то нетолерантный? — обиделся он. — Я даже с Егором из двадцатой нормально общаюсь, не обращая особо внимания на его гламурняк.
— Так он просто триптих… ой…
Максим, не сдержавшись, хрюкнул в кулак.
— То есть штриптиль, шихтер, — принялся перебирать собеседник, — трипсель, миксер, пиксель. Да ексель-моксель! Маркшейдер, блин.
— Хипстер — поправил Максим.
— Во-во! Я ж говорю: это лечится.
Ничего такого он не говорил, но заострять Максим не захотел. Лечится, разумеется. Если бы Егора в его лицее отправили на маркошку, как Максима на первом курсе (собирались отослать копать картошку, а привезли на сбор морковки), весь гламурняк слез бы уже в первую неделю, ума прибавилось, да и навыков тоже. Как говаривал дядя Саня, он же завкафедры Природоведения: «Студент их вуза вне зависимости от факультета обязан уметь разливать водку на шестерых человек в полной темноте с поправкой в два миллиграмма». Максим умел, чем втайне гордился.
— А Гулю эту ты записал в дуры по определению, поскольку узнал, что приезжая. Откуда она, кстати?
— Черт его знает. Из Хуль-куля какого-то.
— Вот чего и требовалось доказать.
— Да пошел ты! — огрызнулся Максим.
Собеседник, так, между прочим, и не показавшийся, умолк.
Прошло, наверное, минут пять. Максим не выдержал:
— Хватит дуться.
Он уже давно опустился на корточки, прислонившись спиной к кирпичной кладке. Темнота, поселившаяся в арке, казалась уютной, когда философ разглагольствовал, а теперь с каждым новым ударом сердца приобретала все более зловещие черты.