Кошачьи истории
Шрифт:
Ветеринары, когда теряют любимую кошку или собаку, ничем не отличаются от остальных людей, и мы с Хелен очень горевали. Время, конечно, должно было притупить нашу боль, но у нас было одно болезненное напоминание — Жулька. Что делать с ней?
Они с Олли образовывали единое целое в нашей жизни, и мы не воспринимали их по отдельности. Было ясно, что без Олли мир Жульки рухнул. Несколько дней она ничего не ела. Мы звали ее, но она отходила от сарая на несколько шагов, недоуменно озиралась и возвращалась на солому. Ведь за все эти годы она ни
Хелен несколько дней кормила ее в сарае, но потом сумела заманить на стенку, однако Жулька не начинала есть, не взглянув вокруг в ожидании, что Олли все-таки придет позавтракать вместе с ней.
— Ей так одиноко! — сказала Хелен. — Надо будет уделять ей больше времени. Я буду дольше гладить ее и разговаривать с ней. Ах, если бы нам удалось взять ее к нам в дом! Это все решило бы, но я знаю, что надежды нет никакой.
Я поглядел на кошечку, чувствуя, что никогда не привыкну видеть ее на стенке одну, но представить себе, что Жулька сидит у камина или на коленях у Хелен, я тоже не мог.
— Да, ты права, но, может быть, мне что-нибудь удастся сделать. Я только-только сумел подружиться с Олли, ну а теперь попробую поладить с Жулькой.
Я знал, что берусь за непосильную задачу — черепаховая кошечка всегда робела больше брата, — но продолжал упрямо добиваться своей цели. Когда она ела и при всяком другом удобном случае, я выходил из задней двери, ласково что-то приговаривал, подманивал ее рукой. В течение долгого времени она, хотя и принимала от меня корм, к себе все равно не подпускала. И все же настал день, когда тоска настолько ее одолела, что она, возможно, почувствовала, что я все же лучше, чем ничего, и не попятилась, а, как прежде Олли, позволила прикоснуться пальцем к ее мордочке.
После этого наши отношения начали налаживаться медленно, но верно. От недели к неделе я уже не просто касался мордочки, но и начал ее поглаживать, а потом и слегка почесывать за ушами, и настало время, когда мне было дозволено гладить ее по всему телу и щекотать основание хвоста. А уж тогда Жулька начала допускать фамильярности, о которых прежде и мечтать не приходилось, и вот уже она приступала к еде, только несколько раз пройдясь по стенке, радостно выгибая спину под моей ладонью и задевая боком мое плечо. И еще ей полюбилось прижимать нос к моему носу и стоять так несколько секунд, глядя мне прямо в глаза.
Несколько месяцев спустя как-то утром, когда Жулька вот так уперлась в мой нос и воззрилась в мои глаза, точно считала меня чем-то даже очень приятным и никак не могла насытиться, позади меня послышалось какое-то движение.
— Я просто наблюдаю за работой дипломированного ветеринара, — негромко сказала Хелен.
— И удивительно радостной работой, — отозвался я, не шелохнувшись и продолжая глядеть в глубину дружелюбных зеленых глаз на расстоянии двух-трех дюймов от моих. — С твоего разрешения, я считаю, что
БУЯН. РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КОТЕНОК
Стоит мне подумать о Рождестве, как в памяти всплывает одна беспризорная кошечка.
В первый раз я увидел ее однажды осенью, когда приехал посмотреть какую-то из собак миссис Эйнсворт и с некоторым удивлением заметил на коврике перед камином пушистое черное существо.
— А я и не знал, что у вас есть кошка, — сказал я.
Миссис Эйнсворт улыбнулась:
— Она вовсе не наша. Это Дебби.
— Дебби?
— Да. То есть это мы так ее называем. Она бездомная. Приходит к нам раза два-три в неделю, и мы ее подкармливаем. Не знаю, где она живет, но, по-моему, на одной из ферм дальше по шоссе.
— А вам не кажется, что она хотела бы у вас остаться?
— Нет, — миссис Эйнсворт покачала головой, — это очень деликатное создание. Она тихонько входит, съедает, что ей дают, и тут же исчезает. В ней есть что-то трогательное, но держится она крайне независимо.
Я снова взглянул на кошку.
— Но ведь сегодня она пришла не только чтобы поесть?
— Вы правы. Как ни странно, она время от времени проскальзывает в гостиную и несколько минут сидит перед огнем. Так, словно устраивает себе праздник.
— Да… понимаю…
Несомненно, в позе Дебби было что-то необычное. Она сидела совершенно прямо на мягком коврике перед камином, в котором рдели и полыхали угли. Но она не свернулась клубком, не умывалась — вообще, не делала ничего такого, что делают в подобном случае все кошки, — а лишь спокойно смотрела перед собой. И вдруг тусклый мех, тощие бока подсказали мне объяснение. Это было особое событие в ее жизни, редкое и чудесное: она наслаждалась уютом и теплом, которых обычно была лишена.
Пока я смотрел на нее, она встала и бесшумно выскользнула из комнаты.
— Вот так всегда, — миссис Эйнсворт засмеялась. — Дебби никогда не сидит тут больше, чем минут десять, а потом исчезает.
Миссис Эйнсворт — полная симпатичная женщина средних лет — была таким клиентом, о каких мечтают ветеринары: состоятельная заботливая владелица трех избалованных бассетов. Достаточно было, чтобы привычно меланхолический вид одной из собак стал чуть более скорбным, и меня тут же вызывали. Сегодня какая-то из них раза два почесала лапой за ухом, и ее хозяйка в панике бросилась к телефону.
Таким образом, мои визиты к миссис Эйнсворт были частыми, но не обременительными, и мне представлялось много возможностей наблюдать за странной кошечкой. Однажды я увидел, как она изящно лакала из блюдечка, стоявшего у кухонной двери. Пока я разглядывал ее, она повернулась и легкими шагами почти проплыла по коридору в гостиную.
Три бассета вповалку похрапывали на каминном коврике, но, видимо, они уже давно привыкли к Дебби: два со скучающим видом обнюхали ее, а третий просто сонно покосился в ее сторону и снова уткнул нос в густой ворс.