Кошачий король Гаваны
Шрифт:
– Ай! – отмахнулась Хуанита. – Рик, это моя дочь Йоланда, твоя кузина. Она мозг нашей семьи.
– Рада тебя видеть, парень, – поздоровалась Йоланда. – А это кто с тобой?
Я поспешно обернулся, поняв, что совсем забыл об Ане. Она стояла чуть поодаль, сунув руки в карманы, и старательно изображала равнодушие.
– Это Ана Кабрера, моя подруга и партнерша по танцам. Ана, это мои родственники.
– Привет, – отозвалась Ана. – Рада познакомиться.
Хуанита сжала ее так же пылко, как минуту назад меня:
– Очень
– Как долетели? – спросила Йоланда.
– Хорошо, – ответил я. – Только на таможне немножко застряли.
– Что такое?
Ана предупреждающе на меня зыркнула, но я сделал вид, будто не заметил.
– Мы сказали, что поддерживаем революцию. Им это не понравилось.
– Да? – Улыбка Йоланды поблекла. – А что вы знаете о революции?
– Давайте пойдем в обменник, – весело предложила Хуанита, словно не слышала дочь.
На Кубе два вида валюты: конвертируемый песо или «кук» (курс с долларом почти один к одному) и национальный песо (курс в двадцать пять раз ниже). Хуанита наказала нам взять и те и другие и запомнить разницу между ними, чтобы не попасть впросак.
– Люди за пять «куков» пойдут на что угодно, – предупредила она.
– Мы, кубинцы, расплачиваемся национальными песо, – добавила Йоланда, – которые ни черта не стоят.
– Не ругайся, – осадила ее Хуанита. – Идем.
Она подхватила чемодан Аны и устремилась на выход так, словно нам срочно надо было уйти. Ана побежала следом и попыталась забрать багаж, но безуспешно.
Мы вышли из здания. Был ранний вечер, но по жаре и не скажешь. На улице царил хаос. Туристы тащили свои сумки, отбивались от местных торговцев и пытались поймать такси.
Вытирая пот одной рукой и держа чемодан в другой, я последовал за Хуанитой – через дорогу, по тропинке между какими-то пальмами и, наконец, на открытую парковку.
Я видел много романтических фото, где старые американские машины пробираются по улицам Гаваны, но думал, что это просто постановочные кадры. Преувеличенные, приукрашенные, наживка для туристов. А теперь оказался посреди океана музейных достопримечательностей: массивных автомобилей с длинным капотом, сияющими хромированными ручками и яркими расцветками – зелеными, красными и темно-синими.
Не все были такими. Тут и там виднелись современные «киа», «хёндай» и «фольксвагены». Но та машина, к которой подвела нас Хуанита, выглядела совсем иначе. Темного цвета, небольшая и вся угловатая, словно деталька от лего.
– А я видел такие машины, – сказал я. – В музее в Германии.
– Моя «лада». – Хуанита открыла багажник и одним могучим движением забросила туда чемодан Аны. – Старая добрая советская зверюга.
Интересно, советские машины такие же надежные, как советские самолеты? Из чувства самосохранения я поостерегся задавать этот вопрос вслух.
Я закинул свою сумку в багажник и сел рядом с Аной сзади. Внутри салона было мучительно
Хуанита села за руль. Йоланда устроилась рядом с ней и сказала:
– Опустите стекла и пристегнитесь.
Я дернулся, отыскивая ремень, но не нашел его.
Йоланда рассмеялась:
– Приезжие вечно на это ведутся.
– Смотрите в оба, ребята. – Хуанита завела «ладу» (с третьей попытки). Мотор взревел, как у гоночной машины. – Увидеть Гавану впервые можно лишь раз.
Автомобиль неспешно тронулся с места, однако потом набрал скорость. Мы выехали с парковки и влились в оживленный поток транспорта. Мы с Аной наполовину высунулись в окна, но больше чтобы освежиться, чем полюбоваться видом. Я бы еще высунул язык, как пес, если бы это помогло.
Аэропорт располагался на окраине города. Мы миновали зеленые поля, перемежаемые лачугами или вагончиками. Если бы не приземистые пальмы на обочине и древние машины, что гремели как жестянки и плевались черным дымом, можно было бы принять это место за «ржавый пояс» Америки.
Хотя нет. Какая Америка? Здесь не было рекламных щитов.
Я заметил лишь один, с простыми белыми буквами на синем фоне: «Las Ideas Son el Arma Esencial en La Lucha de la Humanidad». «Идеи – главное оружие в войне человечества». О какой именно войне речь, уточнения не было.
По дороге Хуанита рассказывала нам о том, какой ужин приготовила, про парня Йоланды, который тоже придет, о том, что нам стоит посмотреть в Гаване.
– Мы покажем тебе все любимые места твоей мамы, – пообещала она и вздохнула: – Если бы только она вернулась домой вместе с тобой.
Чем дальше мы ехали, тем чаще нам попадались склады и заводы, а иногда и магазины. Все выглядело потрепанным – длинные полосы ржавчины на металлических дверях, облезлая краска, покосившиеся деревянные заборы, разбитые дороги, заросшие газоны.
Впереди показалась высокая башня. Заостренный пик с пятиконечной звездой пронзал небо.
– Это мемориал Хосе Марти, – пояснила Хуанита. – Знаешь, кто он?
– Конечно. – Марти был национальным героем, революционером, писателем, журналистом, философом. Жил еще до Кастро, в девятнадцатом веке. – Мама его обожала.
– Я помню. Она вечно его цитировала, когда я пыталась вытащить ее погулять. – Голос Хуаниты дрогнул. – «Un grano de poesia es suficiente para perfumar un siglo».
Я узнал интонацию, каденцию слов. Мама однажды произнесла их, незадолго до смерти, лежа в госпитале и сжимая худыми пальцами тонкий черный томик Марти.
«Крупицы поэзии достаточно, чтобы напоить благоуханием целый век».
Мой взгляд зацепился за что-то еще. Мемориал Марти был расположен на огромной площади. Со стены стоящего рядом здания на нас смотрел Че Гевара. А на соседнем виднелось другое лицо – улыбающееся, с бородой, выглядывающее из-под широкой шляпы.