Кошачья философия. Кошки и смысл жизни

Грэй Джон

Такого рода антифилософия начнется не с доводов разума, а с рассказа.

Путешествие Мео

На фоне резкого света, идущего из дверного проема, показался маленький черный силуэт кошки. Снаружи бушевала война. Дело происходило во вьетнамском городе Хюэ, в феврале 1968 года, в самом начале Тетского наступления Северного Вьетнама на американские силы и их союзников из Южного Вьетнама, которое пять лет спустя приведет к тому, что американцы выведут свои войска из страны. В книге «Кот из Хюэ», одном из самых выдающихся свидетельств о жизни человека на войне, тележурналист CBS Джон (Джек) Лоренс так описывал город:

Хюэ сражался особенно ожесточенно. В данном случае

речь шла об уличной войне между двумя вооруженными и состоящими преимущественно из молодежи племенами. Оба они не были местными и оба намеревались во что бы то ни стало захватить территорию. Это были уличные бои, быстрые и беспощадно кровавые. Правил не существовало. Жизнь забирали, не задумываясь… В конце одна более жестокая и могущественная банда вытесняла другую и присваивала все, что осталось. Проигравшие отходили, забирая раненых и погибших, и ждали следующего дня, чтобы продолжить бой. Победителям доставались руины. Так это было в Хюэ [12] .

12

John Laurence, The Cat from Hue: A Vietnam War Story (New York: PublicAffairs, 2002), p. 23.

Продолжая двигаться, черный силуэт превратился в котенка, приблизительно двух месяцев от роду, настолько крошечного, что он мог бы поместиться у Лоренса в руке. Тощий и грязный, со слипшейся тусклой шерстью, котенок принюхался, почувствовав запах еды, которую американский журналист ел из армейской консервной банки. Журналист попытался заговорить с котенком по-вьетнамски, тот посмотрел на него как на сумасшедшего. Он предложил котенку немного еды, котенок осторожно к ней подошел, но притрагиваться не стал. Оставив еду, американец ушел и вернулся на следующий день. Котенок снова появился в дверном проеме, осмотрелся и подошел к нему, обнюхал протянутые журналистом пальцы. У него осталась только одна банка под названием «Мясные слайсы», которую он открыл и предложил котенку. Котенок ел жадно, заглатывал пластины вареного мяса, не жуя. Затем американец намочил полотенце водой из походной фляги и, придерживая котенка, вытер грязь и вынул блох из ушей, промыл ему пасть, отмыл мордочку и усы. Котенок не сопротивлялся, а когда мытье закончилось, облизал мех на передней лапе и умылся. После этого он подошел к американцу и лизнул ему руку.

Прибыл джип, и Джек понял, что он возвращается домой. Он посадил котенка в карман, и так началась их дружба: из Хюэ они перебрались на вертолете в Дананг, где котенок, которого теперь звали Мео, жил в отсеке для прессы и сытно питался пять-шесть раз в день. По дороге Мео разорвал ткань куртки Джека и попытался сбежать, отправившись исследовать кабину вертолета и взобравшись на ремни пилота. Они поехали в Сайгон, и на этот раз Мео путешествовал в картонной коробке вместе со своим одеялом и игрушками, поэтому не мог выбраться в салон и всю дорогу истошно вопил. Они остановились в гостинице, где Мео помыли, несмотря на его ожесточенное сопротивление. Его шерсть, казавшаяся черной, была невольной маскировкой: на самом деле он был метисом, рыжим сиамцем с ярко-голубыми глазами.

В гостинице Мео регулярно, четыре раза в день, кормили рыбьими головами и остатками риса с кухни, хотя он залезал в другие номера в поисках дополнительного пропитания. Он прыгал на подоконник гостиничного номера и лежал там часами, все время настороже и почти не двигаясь. Он наблюдал за передвижениями людей, огней и машин внизу. Чтобы пережить опыт войны, американские журналисты обкуривались, устраивали попойки, а потом вырубались и вскакивали от кошмаров. Время от времени они ездили на побывку домой, но война ездила вместе с ними и продолжала тревожить их сон. Мео же «казалось, понимал происходящее лучше любого из нас… И это давало ему свободу, даже в плену. Когда он сидел у открытого окна… окутанный тонким облаком сигаретного дыма, его глаза были такими же

глубокими, синими и божественными, как Южно-Китайское море» [13] .

13

Laurence, The Cat from Hue, p. 496.

Спал он в бункере, который выбрал себе сам, в большой картонной коробке, где он прогрыз дыру (у него ушла на это неделя) – достаточно большую, чтобы он мог в нее протиснуться. Он гонял дюжину диких кошек, живших на территории отеля, которые научились его избегать, и использовал сад и гостиничные номера как свои охотничьи угодья, где ловил и ел ящериц, голубей, насекомых и змей; возможно, он изловил и павлина, исчезнувшего таинственным образом. Зубы у него были острые как кинжалы, он был «маленьким белым охотником, прирожденным убийцей, в засаде ждущим своего часа» [14] . Он враждебно относился ко всем, кроме вьетнамцев, работавших в отеле и кормивших его, – ко всем, кто заходил в номер, особенно к американцам. «Казалось, что он затаил обиду на людей… Замкнутый и скрытный, враждебный ко всем, кроме вьетнамцев, он был злобным диким животным, особенно таинственным и загадочным котом» [15] .

14

Ibid., p. 489.

15

Ibid., p. 485.

Он ничего не боялся и ни разу не попался, когда залезал в чужие номера. Джек начал видеть в нем воплощение Сунь-цзы, автора «Искусства войны»: «Умный, дерзкий, хитроумный, свирепый … вьетконговский вариант китайского воина-философа в теле кота… Совсем молодой кот, он был крутым, независимым, вспыльчивым. Он был похож на солдата и безмятежен. Дзенский воин в белом меху … Безрассудство было частью его очарования… Прогуливаясь по карнизу отеля, нападая на животных крупнее себя, устраивая засады со злобным коварством, он рисковал жизнью с бесстрашной непринужденностью победителя… Он никогда не нервничал и не тратил зря энергию. Его движения были плавными, неуловимо-загадочными» [16] .

16

Laurence, The Cat from Hue, p. 491, 498–499.

Подобрав Мео, Джек понял, что сделал это для утверждения жизни в ситуации, когда она уничтожалась в гигантских масштабах:

Давая приют и пищу коту, я утверждал, что жизнь, пусть малая и незначительная, имеет значение в самый разгар резни. Это делалось бессознательно. Я был молод и не задумывался о мотивах своих поступков. В то время мне казалось, что так и надо. Хотя мы с Мео смотрели друг на друга как на врагов, мы начали странным образом зависеть друг от друга – просто потому, что были рядом, в нашей вражде была некая надежность. Когда я возвращался в номер из поездки на передовую и слышал, как он возится в своем бункере, или пьет воду из крана в ванной, или роняет что-то со стола, это было как вернуться домой, почувствовать себя в безопасности. Его беспричинные нападения на меня случались реже, стали менее свирепыми, больше походили на ритуал. От того, что мы вместе прошли через Хюэ, между нами, по-видимому, образовалась связь. Забота о нем давала мне хотя бы небольшую постороннюю цель, помимо непрерывной трансляции ужасов войны [17]

17

Ibid., p. 498.

Конец ознакомительного фрагмента.