Кошелек предателя
Шрифт:
— Ерунда, — не смутившись и без обиды ответила ему Аманда. — Все это значит, что бывают времена, когда человек просто обязан совершить чудо, и такой момент настал. Подумай об этом.
Кэмпион промолчал. Соглашаться с ней показалось ему бессмысленным. Он позволил себе поразмышлять об Аманде минуту-другую. Это было вполне в ее духе. Она никогда не понимала и не могла вбить в свою милую головку, будто на свете есть нечто невозможное. Любой назвал бы ее оптимизм детским и безграничным, ее вера в него просто сбивала с толка. Сейчас она его откровенно раздражала. Трудно было вообразить себе
Идея родилась в его сознании мгновенно. Он сжимал руль, снова и снова обдумывая представившуюся возможность. Эта мысль казалась дикой и, наверное, самоубийственной, но здесь можно было ухватиться за тонкую ниточку надежды.
— Ворота, где стоит караул, — это единственный въезд в Институт? — поинтересовался он.
Аманда искоса поглядела на него.
— Никто из часовых нас не остановит, — проговорила она, уловив ход его мыслей. — Их там только трое. Они постоянно меняются, и все видели нас вместе с Обри.
Она не задавала вопросов и, по обыкновению, хотела лишь одного — помочь ему осуществить план, каким бы он ни был.
Кэмпион взял себя в руки. Потерять Аманду все равно, что потерять глаза. Жизнь без нее наполовину утратит свой смысл.
Тем временем машина на полной скорости летела вниз по узким дорогам. Сзади нее завывал ветер, а над головой неслись тяжелые синеватые облака, похожие на грязные следы от пальцев. Это была дикая гонка, они мчались прямо навстречу неминуемой катастрофе. Дождь, порывы ветра, грандиозная драма на небе — все, как нельзя лучше, соответствовало масштабу событий. В Кэмпионе пробудилась злобная энергия, и он с силой нажал на акселератор. Если суждено спуститься вниз, то их может ждать и беда.
Он подъехал прямо к Институту и, оставив машину у ворот, прошел мимо часового. Момент был напряженный, но все обошлось благополучно. Аманда придумала замечательный отвлекающий маневр, попытавшись развернуть машину на крохотном пятачке. Он расстался с ней, заручившись ее советом и поддержкой.
Через пять минут он вернулся. Шел он очень быстро. Щеки его слегка побледнели, и он старался сдергиваться, однако безрассудство не покидало его и, когда она уступила ему руль, он, не медля ни секунды, схватил его.
Теперь он ехал в город с несвойственной ему осторожностью и остановился у подножия маячившего над ними холма. При вечернем свете Грива выглядела грязной и серой.
— Возьми машину, — торопливо проговорил он. — Поезжай, найди старину Лагга и передай ему от меня, чтобы Хатч немедленно заблокировал дорогу к берегу с обеих сторон, но не трогал бы вход к холму. Отсюда не должен выехать ни один грузовик. Когда они все забаррикадируют, но не раньше, то пусть дадут сигнал, просвистят «Энни Лаури» или что-нибудь еще. Равное, чтобы ни один грузовик не смог отсюда выдать.
— Ладно. — Она кивнула и опять села за руль. — Они, наверное, не успеют вовремя подъехать, — сказала она, перехватив его взгляд. — Я полагаю, у тебя есть какой-нибудь план на этот случай?
Он усмехнулся. У него разболелась голова, а все планы были один хуже другого.
— У меня есть только счастливый
У нее сделалось такое же выражение лица, как и у него, и даже в глазах мелькнула та же усмешка.
— Тогда я буду молиться, — весело отозвалась она. — До свидания. Встретимся за ужином или на Елисейских полях.
Кэмпион спешил. Держа одну руку в кармане плаща, он спустился по узкому проходу рядом с маленьким магазинчиком под Лошадью, где когда-то шел вместе с Хатчем. Повторить это путешествие при дневном свете оказалось делом нелегким. Особенно, когда любое промедление могло обернуться катастрофой, и не было уверенности, что он не выдумал весь этот путь.
Он увидел, что дверь в кладовые широко открыта, и двинулся туда, кивнув на ходу перепуганному мальчишке, который стоял где-то сзади, развешивая сухофрукты. Самое страшное, если он сейчас собьется с пути, на минуту засомневается и сразу же выдаст себя. Он шагнул вперед, отчаянно надеясь на лучшее, и нырнул в пропыленный проход, заставленный ящиками с чаем и туго набитыми мешками с зерном. Он услышал, как мальчишка последовал за ним, затем раздались еще чьи-то шаги, и до него донеслось перешептывание нескольких голосов. Его могут остановить. Теперь, в предпоследний час его схватят, поймают в ловушку, как мышь в проклятой бакалейной лавке.
На потолке с крюков свисали связки длинных, старомодных метел, и он схватил одну из них. Дверь, ведущая во владения Мастеров, как и прежде, оставалась незапертой и, войдя туда, он взял с собой эту метлу и воткнул ее между одной дверью и углом второй. Это был не слишком-то прочный барьер, но, во всяком случае, он мог минуту или две подержать дверь и не дать ей распахнуться от удара чьим-то плечом, а более долгое время вряд ли имело значение.
Там, внутри, в темноте обнаружилось и новое осложнение. У него не было с собой фонаря. В полицейском участке ему вывернули карманы и забрав все, кроме сигарет. Наверное, сейчас его вещи висят в небольшой служебной сумке на двери камеры.
Он стал пробираться во тьме, моля судьбу, чтобы у него не закружилась голова, и крепко прижав руку к карману плаща. Собственная медлительность приводила его в отчаяние. Важно было каждое мгновение. Любая минута могла стать символом роковой черты между победой и поражением. Его путешествие по палате Совета постепенно превращалось в ползание по аду на карачках. Как-то он ненароком наткнулся на стол и жесткий деревянный угол оказался на расстоянии нескольких дюймов от его кармана, а время все уходило и уходило.
Кэмпион добрался до дальней двери, за которой его мог ждать полный провал, потому что он успел заметить мелькнувший за ней луч света. Все же он решился открыть ее и тут же убедился, что коридор освещен ярчайшими фонарями, стоявшими у входа в кладовые Мастеров. Хотя Кэмпион ощутил глубокое облегчение, увидев их своими глазами, его подстерегала и другая опасность. Он не хотел ни кем сталкиваться, пока не дойдет до Лошадиного Корыта.
Он продолжал двигаться так же быстро и осторожно, как раньше, что требовало от него полнейшей сосредоточенности. Его веки слиплись от усталости, скулы налились тяжестью и давили на кости.