Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут
Шрифт:
Лидия перешла на второй курс факультета психологии, продолжая получать высшие баллы.
Перед нашим домом регулярно появлялся серый автобус – она также занималась сбором средств для университетского буддийского общества. Меня поражало ее чересчур серьезное отношение к жизни. Каждый день она тратила несколько часов на медитацию. Из-за этого мне иногда казалось, что мы живем в одном доме с духом, а не двадцатипятилетней девушкой. Беспокойство по поводу того, что она посвятит себя религии, меркло перед страхом, что моя дочь утратит личность. Мне казалось, что она вот-вот оторвется от земли и взмоет
В то же время надвигался обязательный осмотр груди. Накануне я никак не могла уснуть. Трудно было поверить, что с момента операции – и появления Джоны в нашем доме – прошло уже два года. Беспокойный котенок вырос и уже без прежнего рвения играл с многочисленными удочками.
Что касается здоровья, то в последние два года я стала внимательнее относиться к жалобам своего тела. Меня волновали приступы боли и спазмы, которые раньше я с успехом игнорировала.
Периодически накатывающая страшная усталость стала привычной. Но, несмотря на все, я сумела написать книгу, причем в самый разгар борьбы с болезнью!
Осознание собственной смертности оказалось испытанием куда более серьезным, чем я думала. Хотя мысль о том, что моя жизнь может внезапно оборваться, была несравнима по боли с воспоминаниями о Сэме, я с удивлением обнаружила, что часть меня все-таки верила в бессмертие. Со временем эта вера стала пережитком юности и начала меня тяготить. Осознав быстротечность жизни, я почувствовала все ее богатство. Рак научил меня жить, как кошка: наслаждаясь каждой секундой.
Я испытала невероятный душевный подъем на свадьбе Роба, узнав, что «Клео» стала международным бестселлером, и в тот миг, когда впервые взяла на руки внучку. Мой стакан был не просто полон: жизнь лилась через край.
Уезжая в клинику, я заверила Лидию с Катариной, что все будет хорошо, хотя сама в это до конца не верила. Припарковавшись перед больницей и убедившись, что верный сборник кроссвордов лежит в сумочке, я вызвала лифт и нажала кнопку четвертого этажа. Согласно китайским суевериям, четыре – несчастливое число. А вот восемь, напротив, приносит удачу. Когда лифт понес меня вверх, я ощутила приступ дурноты – и сделала вид, что мне нужно на восьмой этаж.
В больничном холле ничего не изменилось. Как и два года назад, он радовал глаз стилем «Маракеш встречает Малибу». Одна из причин, по которой люди покупают шикарные дома и обставляют их со всей роскошью, – попытка убедить самих себя, что никакие беды их не коснутся.
Я уже поняла, что храбриться – это не мой стиль. Легко было быть смелой два года назад, когда я еще не знала, через что мне предстоит пройти. Теперь же я первым делом схватила бумажный стаканчик и налила из бойлера горячей воды, чтобы заварить мятного чая. После операции я стала чаще задумываться над тем, что ем и что пью.
Филипп ждал меня в онкологическом отделении. Я села рядом и стала беспокойно смотреть по сторонам, пытаясь отвлечься. Вот из лифта вышла рыжеволосая женщина в армейской форме. Старая гречанка с бордовыми ногами аккуратно опустилась в кресло рядом со мной. Неподалеку сидела рассерженная
Не зная, что сидящие в холле женщины фактически смотрят в глаза смерти, молодой человек остановился рядом и принялся громко разговаривать по мобильному. «Что делаешь вечером?» – почти кричал он. Покраснев от злости, я изо всех сил сдерживалась, чтобы на нем не сорваться.
Высокая сутулая блондинка села рядом с женщиной со стрижкой. Подобно паре, прожившей не один год в браке, им не требовалось разговаривать или смотреть друг на друга, чтобы все вокруг поняли, что они вместе. Женщины молчали, и я подумала, что, наверное, они поссорились.
Сначала я решила, что на проверку пришла сердитая, но медсестра позвала блондинку. Когда та скрылась в конце коридора, вторая женщина несколько секунд неподвижно смотрела в пустоту, потом ее губы скривились, и она вытерла костяшками пальцев непрошеную слезу.
Чей-то муж сидел, погрузившись в спортивный раздел в газете. Филипп предложил принести мне еще мятного чая. Я согласилась. Мужчин в такие моменты лучше чем-нибудь занять.
Вскоре и за мной пришла медсестра. «Проходите, пожалуйста», – сказала она. Я заспешила за ней по коридору, радуясь, что с ожиданием покончено.
Теперь я знала, как подготовиться к осмотру. Нужно раздеться до пояса и надеть белую хламиду, которая превращает вас в пациента. «Господи, как я все это ненавижу…» – с тоской подумала я, снимая красную кофту и длинные серьги.
На какой-то миг я задумалась о побеге, но потом поняла, что от перемены времени и места ничего не изменится. Я прошла лишь часть пути, и врачи должны засвидетельствовать прогресс. Или его отсутствие. Грег предупреждал: только через пять лет можно будет с уверенностью сказать, что опасность миновала.
Дрожа, как собака на приеме у ветеринара, я предупредила китаянку, которая делала снимок, что правая грудь у меня теперь искусственная, так что стискивать в аппарате нужно только левую. Ауч!
Отправившись с результатами сканирования к рентгенологу, доктор пообещала, что вернется буквально через минуту. Но прошло пять, пятнадцать, двадцать минут, а ее все не было. Почему она так долго? По спине побежали холодные мурашки. Неужели они что-то нашли?
– Ой, вы еще здесь! – весело сказала китаянка, появляясь в дверях. – Мы заметили темную область в вашей грудной клетке, но ничего критичного не обнаружили.
Слава богу! Как журналист, я старалась избегать критики. И было огромным облегчением узнать, что никакой критик не поселился в моей груди. Я отправилась на УЗИ, потом оделась и присоединилась к Филиппу, который ждал меня у кабинета хирурга. Врач сказала, что ей нравится моя блузка, и сообщила, что на маммограмме все чисто.
Выбежав из клиники, я поцеловала Филиппа и отправила его обратно на работу. Над парком нависли облака, похожие на огромные куски зефира. Лоснящиеся от влаги, они напоминали тучи, под которыми я выросла: те, что начинали темнеть по краям, прежде чем обрушиться на молочные луга.