Кошки ходят поперек
Шрифт:
– Все предметы в пустоте притягиваются друг к другу. И события в пустоте не могут оставаться одинокими, все события тоже притягиваются. Стоит произойти одному событию – как тут же к нему спешит другое.
– Интересная теория, – сказал я.
– Да, – согласился Гобзиков. – Жаль, что не я ее выдумал.
– Да... Хорошо, что не сгорели...
Я спрятал камеру.
– А я второй раз уже горю, – сказал Гобзиков.
– Сарай-то все-таки оплавился вроде бы. Крыша. Мать не будет орать?
– Не будет. А с сараем ничего не поделаешь. Издержки производственного
Со стороны города послышались вопли пожарных сирен.
– Со спутника, что ли, засекли, – предположил наивный я.
– Соседи стуканули, – объяснил Гобзиков. – Что за люди...
Я поморщился.
– Слушай, – сказал я Гобзикову, – я, пожалуй, оторвусь, а? У меня уже два предупреждения, не хочется еще в пожарную сводку попасть. Зучиха тогда вообще сожрет, со всем кишечником... Мать уехала на курорт, камни к себе прикладывает, так если она вдруг прознает, она их ко мне прикладывать начнет. А они горячие, сам понимаешь...
– Конечно, – кивнул Гобзиков. – Понимаю. Я скажу, что замыкание случилось... Слушай, потом пленку-то можно будет посмотреть?
– Я тебе DVD сделаю, – пообещал я.
– Да у нас плеера нет...
– Как нет? – не понял я. – А, ну да... Хорошо, тогда приходи ко мне, у меня и посмотрим. Пойдет?
– Пойдет, – кивнул Гобзиков.
– Номер свой дай. – Я достал мобильник и внес в память телефон Гобзикова.
– Только...
Гобзиков нахмурился. Но я понял, о чем тот хочет попросить. Чтобы я звонил сам. Ведь все входящие бесплатно.
– Хорошо, – кивнул я. – Позвоню. Ну, ладно, я поехал...
Я побежал к дому № 8а.
Шпанюков на мопеде уже не было, они забрались на березу и наблюдали за приближающимися пожарными. Я растолкал своего японца, свернул в проулок и прибавил газу.
Всю обратную дорогу я почему-то чесался. Перед глазами стояла мутная зеленая пелена, правая щека дергалась, и вообще жизнь дерьмо. Почему она в этих очках все время? Может, глаза болят?
Глава 8 Военно-полевая психология
Снова сидела справа.
Чего-то рисовала в блокнотике.
И мелкая косичка за правым ухом, но не заплетена до конца, спичка вставлена. На самом интересном месте.
Блин, мощная косичка, волнует меня.
– Мы в кольце враждебных государств, – сказал Найм. – Какие самые враждебные?
– Америка? – неуверенно предположил Антон Бич.
Найм хмыкнул.
– Китай? – предположил еще кто-то.
Найм хохотнул.
– Главные враги России – это Польша и Финляндия, – просветил Найм после трагической паузы. – Именно эта парочка. Они затаили глубокую ненависть к нам за то, что веками пребывали в составе нашего государства. За то, что мы их спасали столько лет... Обычная варварская неблагодарность! Вассалы мстят метрополии. Если бы Польша или Финляндия были чуть побольше или если бы у них было ядерное оружие, они давно бы на нас напали! Запомните
Все мы и так уже давно знали про двух главных врагов России, года два уже, наверное. Но каждый раз изображали дремучесть в этом вопросе, это улучшало настроение Найма и в итоге повышало общую успеваемость.
Найм молчал минуты полторы, собирался с мыслями. Собравшись, выдал:
– Орлов. Вам ничего это не говорит?
– В этом городе что-то взорвалось, кажется... – сказала Зайончковская. – Химический завод вроде бы...
Найм воздел к потолку очи. На потолке удивительно реалистично был нарисован финский флаг. Белое поле, синий крест. По белому тянулись грязные следы тяжелых ботинок, как будто кто-то хорошенько потоптался по потолку, вернее, по флагу. Финнов Найм не любил гораздо больше, чем поляков. На этот счет имелось две версии.
Что невеста Найма когда-то предпочла бравому морпеху дебелого суоми, уехала в Хельсинки и открыла там сыроварню.
Что однажды, в тысяча девятьсот семьдесят каком-то году Найм, еще будучи юношей, был побит членом юношеской сборной Финляндии по хоккею с мячом.
Созерцание поруганного вражеского флага Найма завсегда успокаивало, поглядев чуток, Найм сказал:
– Орлов – это небольшой город режимного типа на Карельском перешейке. Он ничем не примечателен. Кроме того, что там есть небольшой завод по производству гироскопов для ПЗРК! Что такое ПЗРК?
Никто не знал, что такое ПЗРК. Кроме Чепряткова.
– Переносной зенитно-ракетный комплекс! – бодро ответил Чепрятков.
– Вот именно, – сокрушенно сказал Найм. – А весь завод был сожжен! Дотла! Теперь наши новейшие ПЗРК остались без средств наведения. Они не попадут даже в низколетящую цель. Мы не можем сбивать их самолеты и вертолеты...
– И что? – спросила Зайончковская.
– А то, что от Орлова до финской границы восемь километров. Это они. А небо родины теперь оголено, теперь в нем могут болтаться все, кому не лень... Но вам же на это плевать...
Найм снова с грустью поглядел на потолок.
Не помогло.
– Эх вы, – сокрушенно вздохнул он. – Потерянное поколение. Стрелять не умеете, гранату бросать не умеете...
– «Холодная война» давно закончилась, – напомнила Халиулина. – Мы ни с кем не воюем. Зачем нам кидать гранату?
– Татаро-монгол не спрашивают, – злобно огрызнулся Найм. – Вы нас...
С историей у Найма было туго, сразу вспомнить он не мог.
– Триста лет, – неправильно подсказал Чепрятков.
– Триста лет трамбовали! – закончил Найм. – А теперь говорите о миролюбии!
Халиулина симпатично покраснела. Но не обиделась, от удовольствия покраснела. Она гордилась, что татары почти триста лет держали всю Русь, что она сама из-под Казани и что один из ее далеких предков был чуть ли не конюшим у Ивана Грозного. Ну, после того, разумеется, как Иван натянул Астрахань, Казань, Волжскую Булгарию и другие каганаты. При всем этом Халиулина являлась завзятой пацифисткой, даже значок соответствующий носила.