Кошки ходят поперек
Шрифт:
Молча. Мы молча шли, разговаривать не получалось из-за скорости, дыхание сбивалось. Лара первая, за ней я, я тащил Гобзикова.
Солнце тоже появилось. И пыль. Мы угодили в какое-то пыльное пространство, с травы сыпался мелкий порошок, так что очень скоро мы оказались пересыпаны каким-то прахом. От праха я задыхался и кашлял. Я кашлял, Гобзиков хохотал, а Лара шагала. Когда трава становилась совсем уж непроходимой, она даже забегала вперед и протаптывала в ней тропу.
Иногда Гобзиков останавливался и начинал просто ухохатываться,
Мне хотелось спросить у Лары про этих волков, что с ними стало, я собирался спросить, но только не сейчас, а потом, когда мы выберемся.
Мы пересекли несколько полей и еще несколько лесов, каждый лес мы проходили поперек – и к цвету пыли добавлялся цвет хвои, а вместе получалось густое хаки. Я глядел на перемазанную шею Лары, на слипшиеся в длинные сопли волосы, я глядел и видел, как через серую пыль золотыми жилками пробивается солнце.
А потом мы выбрели к мосту. Точнехонько вышли, в яблочко вышли, Лара действительно разбиралась в картах. Мост через речку Сыня, деревянный и косой, как падающая башня.
Я привязал Гобзикова к перилам, и мы спустились к воде. Очень хотелось пить. Вода в наших флягах почему-то протухла, причем протухла до такой степени, что пришлось выкинуть даже посуду.
Я зачерпнул котелком, мы напились. Лара легла на бревно и болтала головой в воде, смывая пыль, а потом стала похожа на худого цыпленка в сиреневых очках.
– Смехотун... это... что-то вроде роняйки? – спросил я.
– Роняйка – это ерунда, так, цепляло обычное. А от смехотуна помирают. Не ест человек, не пьет, не спит даже, только смеется.
– От голода помирает? – уточнил я.
– От разрывов в животе. От хохота растягиваются мышцы, затем происходят разрывы, ну а дальше – тишина.
Я поглядел наверх. Гобзиков смеялся, высовывался на фоне солнца, плевал в воду и кидался, зараза, в нас мелкими камешками. Уже с некоторой натугой, кстати, смеялся. Вряд ли Гобзиков обладает мощным прессом. Значит, долго он не просмеется.
– И это... у людей смехотун вызывает обострение.
– Какое именно?
– Оно не всегда наступает... Посмотрим...
– Как-то помочь можно? – спросил я.
– Можно. Надо три ночи подряд рассказывать ему страшные истории. Тогда смехотун сдохнет. Уйдет.
– А по-другому никак?
Лара пожала плечами.
Мне стало скучно. Я представил. Как я сижу рядом с Гобзиковым и целыми ночами читаю ему бред из «Карманной библиотеки ужаса и приключений». Про то, как одной девушке было очень одиноко и она сшила себе дружка из мертвых кроликов, а он ее задушил. Или про то, как некий юноша наблюдал за девушкой в окне на противоположной стороне улицы, а в одну из ночей эта девушка пришла к этому юноше и выпила у него мозг через иридиевую трубочку. Ну и все в том же духе.
Крапива...
Мне что-то не хотелось приносить такую непосильную жертву, и я спросил Лару:
– А может,
– Ну, наверное...
– Я куплю книг, загружу их в плеер, мы свяжем его скотчем и спрячем в сарае. Он будет лежать, слушать – и выздоровеет. От «Карманной библиотеки ужаса» все выздоравливают как собаки.
– А мать его? – спросила Лара. – Если мы его перемотаем скотчем, она, наверное, возражать будет...
– Не будет. Я ей ящик гвоздей подарю, – цинично заявил я.
– Каких гвоздей? – не поняла Лара.
– Сотку. А, ладно, мимо, – сказал я. – Что сейчас будем делать?
– Ты в детстве любил кукольный театр? – неожиданно спросила Лара.
– Так... – растерялся я. – Наверное, да... Все дети любят кукольный театр, наверное... Лет до семи. А потом игровые приставки уже. А ты?
– А я любила. Только никогда в нем не была. У нас есть кукольный театр?
– Не, – покачал головой я. – Закрыли. А может, не закрыли, может, куда-то на периферию вытеснили. Если хочешь, я узнаю.
– Узнай.
– Узнаю. Сходим, посмотрим... Только туда сопляков всяких все время много приходит, они визжат прямо в ухо. Наверняка. Может, лучше в «Бериозку»? Ну, вообще-то смотри сама... А сейчас что будем?
– Деньги у тебя есть?
– Есть.
– Тогда так. Сейчас поднимаемся в деревню, ищем машину, едем в город. По пути подумаем...
Лара замолчала.
– Что? – испугался я.
– Не слышишь?
– Чего не слышу?
– Смеха.
Гобзикова действительно слышно не было. Булькала река Сыня, а Гобзиков не смеялся. Я побежал вверх. Веревка болталась на перилах. Гобзиков отвязался и удрал. В сторону деревни.
– Убежал, – сказал я.
– Куда?
– В сторону деревни. Как она называется?
– Без разницы. Что-то у нас не так пошло...
– Да брось, Лар, все нормально. Парочка приключений никому не повредит. Сидели в этом городе как сычи, а тут хоть воздухом подышали. И познавательно. Я волков раньше вообще не видел, а тут поглядел...
– Надо его выручить, – сказала Лара. – Надо его обязательно выручить. В психушку попадет, лучше в психушку не попадать...
– Это точно уж, – согласился я. – Выручить надо. Попадет в психушку, через день все в Лицее будут нас шизиками дразнить. Затравят, гады. Я отправлюсь в ремеслуху, ты в гости к Варваре Заточнице.
– Куда?
– В Кадетский корпус, на лошадях скакать. Так что пойдем выручать. Пойдем?
– Пойдем.
Деревня, даже село, называлась неблагозвучно. Клопово.
Я вспомнил местную газету. В Клопове выращивали лен, кажется. В последнее время наше правительство делает ставку на лен. Полезнейшее растение. Изо льна получаются отличные трусы для космонавтов, а благодаря мозговому натиску наших доблестных ученых теперь изо льна можно делать еще и порох. Раньше из хлопка, теперь изо льна.