Кошки ходят поперек
Шрифт:
– Ну, да, наверное, застрелили... Всю ночь что-то снилось...
– Есть такие вещи, – Лара легкомысленно зевнула, – сон наяву называется. Мучительная штука, тебе, наверное, приснилась... И вообще, хорош болтать, давай лучше завтракать.
– Ага.
Ага. Сон наяву, подумал я. Что может быть проще, что может быть обыкновеннее? Да ничего. Только вот запах. Запах-то я слышал. Звериный, настоящий звериный, его-то водичкой не смоешь, уклейками не распугаешь! Запах был. Куртка Лары здорово пахла волком.
– Беги, давай, за водой, – сказала
За водой мне идти совершенно не хотелось, перед глазами стоял этот неслабый санитар леса, и представлялось мне, что он хоть хлеб с солью и жрет с рук, но при случае и от мясца не откажется. Так, для поднятия гемоглобина. Единственное, что меня утешало, так это то, что вульф этот у Ларки вроде как в дружбанах обретался, так что вряд ли ему вздумается мною подкрепиться. И вообще, может, он ручной и просто сбежал из цирка.
Хотя сейчас весна, голодуха...
Выказывать такие постыдные сомнения мне не хотелось, я сбегал за котелком, заодно оделся и разбудил Гобзикова. Лара притащила сухой куст и тюкала топориком по веткам. Когда я вернулся, костер уже горел.
Гобзиков чистил лук и рыдал.
Лара жонглировала топориком. У нее было прекрасное настроение.
– Может, шоколадки и кофе? – предложил я. – Не будем с кашеваркой возиться?
– Горячий завтрак никак нельзя пропускать, – изрек рыдающий Гобзиков. – Мама всегда так говорила...
– Дело отрок излагает, – сказала Лара.
И быстро сварила суп. Мы опять выпили его из кружек, как самые настоящие туристы, загрызли сухарями. Потом Гобзиков сидел у воды и чистил зубы, в отличие от меня он пасту и щетку не позабыл. Я вообще заметил, что Гобзиков всегда тщательно чистил зубы – так их чистят те люди, которые не рассчитывают на квалифицированную стоматологическую помощь.
Рядом с Гобзиковым покоился подгоревший котелок и три кружки, после гигиенических процедур Гобзиков собирался их драить песком. Полезное качество. В человеке. Когда человек моет за собой после еды посуду – у него есть будущее.
Гобзиков находился достаточно далеко от нас, и я мог поговорить с Ларой.
– Чего мы так долго возимся? – шепотом спросил я. – Давай по-быстрому, а? Тут обридикюлиться недолго, не лето все-таки. Ты, конечно, все правильно делаешь, по Станиславскому, давишь на достоверность, но давай это... Какой-нибудь старый дуб найдем или овраг, что нибудь угрюмо-страшное. Или как там, в том рассказе! Мертвую поляну! Ручей со свернувшейся кровью...
– Надо найти не просто поляну, – ответила Лара. – Надо найти нужное место.
– Да зачем какое-то место! – отмахнулся я. – Пусть любое место будет. Ты чего-нибудь там пошепчешь, я изображу припадок с пеной, потом скажешь Гобзикову, что ничего не получилось. Что Юпитер не в том аркане, Венера перешла в дом Водолея, ну или еще чего, короче, не срослось, портал не открылся. Типа, мы не достойны Страны Мечты. А следующий благоприятный момент, чтобы туда попасть, будет лишь через год. И три месяца. Так
– Нам надо найти нужное место, – повторила Лара. – Видишь ли, все эти его карты... Они ведь на самом деле настоящие. С их помощью на самом деле можно попасть...
Видимо, я скрючил такую рожу, что Лара замолчала. Потом стала рассказывать.
– Есть такие места. В которых границы очень тонкие – достаточно протянуть руку. Таких мест немного, но их можно вычислить. В них люди чувствуют себя странно. Как будто оторванно от мира, что ли... Такие места можно обнаружить с помощью кошек. Слышал что-нибудь про кошачьи тропы?
– Не...
– Про то, что кошки находят дорогу домой через тысячи километров?
– Про это слыхал.
– Кошки чувствуют места, в которых пространство... искажено. Ты же астроном, ты же знаешь, что возле звезд и черных дыр пространство изгибается. Звезд – бесконечное количество, и пространство бесконечно искажено, пробито и продырявлено, и путь бесконечен. А кошки умеют ходить поперек.
Да.
Всегда думал, что девчонки – неумные.
Почему я так ошибался?
– Я видела одну девчонку, она просчитала путь туда, наблюдая за своей кошкой. Так тоже можно. А можно нарисовать карту. Но для этого нужно умение. Топография – это настоящее искусство. Дед Егора, его отец, может, брат. Кто-то, я не знаю точно. У них у всех был талант рисовать карты. Они чувствовали местность, только не понимали, видимо, что это означает. Они просто рисовали, и все, это было что-то вроде навязчивого состояния. А Егор стал догадываться... Ну, что эти карты неспроста... Еще немного, и он отыскал бы путь. А Страна Мечты... Это не для него место. Хотя я не знаю, конечно... У него дар, это опасно. Лучше его остановить, короче. Пока он не успел.
Лара поглядела в сторону Гобзикова. Гобзиков старался, драил алюминий. Чистота – залог здоровья.
– Да мало ли кто рисует? – продолжил я. – С чего ты взяла, что все эти карты были настоящие?
– Есть доказательство того, что они настоящие.
– И какое?
– Помнишь ту карту? Ну, на стене у Гобзикова? Старую такую, с ветрами, с чудищами? Это карта Страны. То есть кто-то туда попал... Во всяком случае, куда-то давно попал. Побывал там, в Стране Мечты. Я так полагаю. Увидел там все – и составил карту.
– И что, вот твоя карта тоже настоящая? По которой мы идем?
Я спросил по возможности без ехидства. Да и чего ехидничать? Лара выполняла план накалывания Гобзикова. Делала так, как мы договаривались. Даже карту сама изготовила. Вживание в роль, все по Станиславскому.
– Свою я по памяти нарисовала, – сообщила Лара. – С карты Гобзикова. Значит, она тоже настоящая.
Меня окружала одна сплошная настоящесть.
– Один парень составлял карту четыре года! – Лара поглядела на Гобзикова. – Каждый день, миллиметр за миллиметром. По субботам и воскресеньям он выезжал на местность, а по ночам вычерчивал карту. Он ошибся на восемь метров.