Кошки-мышки
Шрифт:
— А можно питья, как в прошлый раз? — попросила Кошка.
— Понравилось? — усмехнулась сиделка. — Нет уж, хватит тебе спать. Это только тяжелым больным дают, а ты уже на поправку пошла…
На следующий день, когда Кошка уже немного окрепла, в подсобку, где она лежала, пришел человек с обожженным лицом. Из-под его черной куртки виднелась нижняя майка в синюю и белую полоску, мешковатые штаны были заправлены в высокие ботинки на шнуровке. За поясом у него торчал пистолет, и Кошка заключила, что он из начальства,
Повинуясь знаку, сиделка поспешно вышла. Человек опустился на пластиковый стул, затрещавший под его тяжестью, и неожиданно по-доброму принялся расспрашивать:
— Откуда ты пришла?
Кошка решила по возможности не врать, а недоговаривать, поэтому честно ответила:
— С Ленинского проспекта.
В здоровом глазу мужчины промелькнула какая-то искорка.
— Ну, и как оно там, на Ленинском?
— Страшно, — сказала Кошка. — Там все были недовольны, жутко орали и искали какого-то Кораблева. Я подумала, что вот-вот стрелять начнут, испугалась и ушла.
— То есть, живешь ты не там? — уточнил Роджер. — А где?
— Везде, — честно сказала Кошка. — Где заработать можно, там и живу. На Ленинский я челноков провожала, а они мне почти не заплатили, между прочим. А вообще на поверхность хожу, кое-чего оттуда приношу на продажу — что подвернется. Тем и кормлюсь.
— А сюда почему по поверхности шла? По туннелю побоялась?
Тут Кошка прикинулась непонимающей:
— Подзаработать хотелось. Думала, вдруг чего полезного по пути найду?
— А тебя не предупреждали, что у нас тут наверху люди на раз пропадают? Неужели не слышала ничего про Шаболовку?
— Не-а, — простодушно сказала Кошка. — Не предупреждали. Не успели, наверное.
— Сталкер, значит? — она покосилась на мужчину. Он держал в руках ее «корочки». — Вот что, Катерина Тишкова, скажу тебе прямо — не люблю я баб-сталкеров. Не люблю и не понимаю. Чего вам неймется? Лучше б дома сидели, детей рожали.
«У меня никогда не будет ребенка», — хотела сказать Кошка, но вовремя осеклась. Было, видно, в этом человеке что-то располагающее — захотелось рассказать ему о себе побольше. В последний момент вспомнила — нельзя. Она — не мутантка Кошка, а честный сталкер Катерина Тишкова. Точка!
— Одна шла? — задал он следующий вопрос.
— Нет. С напарником, — созналась она, решив поменьше врать, чтоб не запутаться.
— С Ленинского, или, как и ты, приблуда? Да, как его звали-то?
— Не помню, — жалобно сказала Кошка. — У меня прямо дыра какая-то в памяти. Когда уже возле станции вашей были, голова разболелась очень — и с тех пор не все помню.
Неизвестно почему, она решила оказать юному начстанции последнюю услугу. Если узнают, что Егор погиб, то получается, что эти гады на Ленинском так или иначе своего
— Ну, как хоть выглядел он? — настырно спрашивал обожженный. Кошка подумала, что интересуется он явно неспроста и решила врать до конца.
— Да обычно выглядел, как все, — заныла она. — Невысокий, тощий, волосы темные, глаза тоже. Да и что мне его разглядывать? Чай, не замуж за него идти…
Человек разочарованно вздохнул. Ну и ладно. Незачем ему знать, что у Егора были светлые волосы и серые глаза. А то вдруг они все тут заодно, и пришьют ей укрывательство беглого преступника, а то и государственную измену? «Главный — это я», — вспомнила она слова мальчишки, и окончательно решила ни за что не говорить правды о нем этому типу.
— И чего с ним случилось? — поинтересовался тип.
— Он ушел куда-то. Когда уже почти дошли до вас. Словно бы умом тронулся. Я не смогла ничего поделать.
— Понятно… Расскажи еще раз, толком — когда голова-то заболела у тебя? — велел человек. И она с готовностью принялась описывать ему свои ощущения. Он слушал, иногда кивая в такт своим мыслям. Потом потрепал ее по волосам, сказал: «Ладно, отдыхай!» и ушел.
— А кто это? — спросила Кошка вернувшуюся сиделку. Та закатила глаза:
— Веселый Роджер — начальник охраны. Самый главный здесь.
— Роджер, — машинально повторила Кошка. — Странное какое имя. И почему — веселый? Он вовсе не веселый, взгляд у него нехороший — даже когда улыбается. Ему бы больше подошло «Мрачный Роджер». Или «Злой Роджер».
— Т-с-с! — прошипела сиделка и покосилась на дверь. — Неприятностей хочешь? Тебе не все равно? Он сам велел себя так называть. Говорит, в прежней жизни капитаном был — а на самом деле — кто его знает? Сказать-то что угодно можно, теперь не проверишь… Может, и правда был. Иногда, как напьется, орет: «Лево руля! Полный вперед!» и еще какую-то лабуду непонятную…
Роджер вновь появился ближе к вечеру, когда Кошка потихоньку делала упражнения, разминая затекшие от долгого лежания руки и ноги.
— На поправку идешь? Вот и ладно, — благодушно прогудел он, изображая отца родного. — А у меня к тебе дельце небольшое. Выполнишь — награжу щедро.
— Какое дельце? — насторожилась она.
— Человечка одного надо будет на поверхность проводить.
— Неет! — вскинулась Кошка. — Там у вас перед самой станцией целое кладбище. Не пойду!
— Вот то-то и оно, что кладбище, — погрустнел Веселый Роджер. И она, осмелев, спросила:
— А в чем дело? Откуда там столько костей?
— Башню видела? — спросил он, и Кошка догадалась — речь идет о той ажурной конструкции. Кивнула.
— Мутант какой-то там засел, — тоскливо сказал Роджер. — Морок насылает. Уходят люди наверх и пропадают с концами. И нам на поверхность теперь хода нет, и Ленинскому проспекту достается — глючит их не по-детски. Не удивлюсь, если и на Октябрьской чувствуют. Надо что-то делать с ним.