Кошмары Аиста Марабу
Шрифт:
– Пиздец! И что ты сделал?
– Времени что-либо предпринять у меня не было. Я почувствовал удар, как будто меня сбила машина на скорости, а когда очухался, меня уже волокли по земле, правая рука и плечо зажаты в звериной пасти, а сам я – тело и ноги – барахтался между тушей льва и тропой!
– Майн гот!
– По пути зверюга топтала меня передними лапами, оставляя солидные царапины на внешней стороне бедра, штаны мои были разорваны в клочья. Волоча меня, тварь то рычала, то мурлыкала, как голодный кот в предвкушении кормежки. А лакомым кусочком был,
– Боже! Рисковая заварушка, Сэнди.
– Еще бы! Казалось, выхода нет. Но тут я вспомнил про свой восьмидюймовый тесак; свободной рукой я вытащил его из кожаных ножен, подвешенных на груди, и выбрал место для удара. Зверь остановился, готовясь то ли поменять захват, то ли приступить уже к трапезе, как тут я дважды засадил ему промеж лопаток. Он выпустил меня, но не отступил, а стоял надо мной и рычал. Тогда, собрав последние силы, я пырнул его в горло. Поток крови обрушился на меня, и я сообразил, что этот, видно, удачный удар поразил крупную вену или артерию. Тварь отскочила на несколько метров, а я, с трудом поднявшись на ноги, стал крыть его трехэтажным матом. Через несколько секунд этот каннибал стал медленно удаляться, время от времени оборачиваясь и огрызаясь на меня.
– Вот это да, Сэнди! Сразиться в рукопашной со львом – вот это смело!
– У меня не было выбора, Рой. Отвага тут ни при чем. В подобных обстоятельствах человек поступает, повинуясь исключительно основному инстинкту – древнему инстинкту самосохранения. Рука моя была изранена, и я с большим трудом забрался на ближайшее дерево; и очень правильно сделал, так как вскоре подоспел второй лев, который расправился с Глэдстоуном, и я был вынужден наблюдать, как вместе с раненным мною зверюгой они попировали моим малышом.
– Душераздирающее зрелище, – произнес я как можно более сочувственным тоном, но не смог удержать проскользнувшую нотку радости. Смерть его собаки почему-то подняла мне настроение: в Африке с человеком происходят непонятные вещи; может, из-за жары, или это тишина, окутывающая землю, когда солнце закатывается за горы, леса или горизонт. Темной африканской ночью в джунглях не слышно ни шороха; чтобы поверить в это, надо оказаться там самому. Я предпочел бы не задумываться о том, какое влияние оказывала на меня Африка.
– Всю ночь я просидел на этом гребаном дереве, – продолжил Сэнди свою историю. – Аборигены нашли меня на рассвете. Они отнесли меня в лагерь, перевязали раны и только через два дня доставили в больницу. Раны мои засорились, и я подхватил заражение крови из-за остатков гниющей плоти, застрявшей под когтями той зверюги. Но все мои раны – ничто по сравнению с бившей меня лихорадкой… черт!
Наш джип опасно вильнул, когда одним из передних колес в полутьме мы наехали на камень. Быстро справившись с управлением, Сэнди остановил машину, чтобы прийти в себя. Мертвая тишина ночи нарушалась лишь нашим тяжелым дыханием и мягким шуршанием летучих мышей, которые, летая низко над озером, время от времени целовали гладкую поверхность, потягивая чистую воду. Мы решили сосредоточить
Когда мы приехали, неподалеку от коттеджа 1690 горел костер. Доусон с важным видом расхаживал вокруг, а двое аборигенов стояли, обхватив дерево обеими руками. Подойдя, я обнаружил, что Доусон и Дидди, раздев их догола, привязали к дереву запястьями друг к другу.
– Рой! Сэнди! Вы как раз вовремя. Мы тут собираемся показать некоторым из наших так называемых «бунтовщиков», что значит переходить дорогу Локарту Доусону.
Одного из пленников мы с Сэнди узнали даже со спины и без одежды.
– Сэнди, смотри! – шепнул я.
– Ну вот мы и встретились, дружок, – улыбнулся Сэнди, изучая обнаженную фигуру Мозеса, парня, который спер все наше снаряжение.
– Да уж, это точно! И теперь при обстоятельствах, более благоприятных для нас! – торжествующе пропел я.
Мозес обернулся и умоляюще посмотрел на нас.
– Только не это, – взмолился он.
– Ты еще благодарить меня будешь, – широко улыбнулся Доусон и облизнулся. Он подошел к другому аборигену и, выдавив колбаску вазелина, стал размазывать его по черной заднице. Я так понял, что он готовит его к порке, и был, признаться, немного удивлен, когда Доусон вытащил свой затвердевший член и стал обмазывать его. После чего он глубоко засадил палец аборигену в сфинктер. – Туго, как я люблю, – сказал он.
– Помнишь, я всегда тебе говорил: сжимай задницу покрепче, – прошептал Дидди, карлик-лакей, обращаясь к Сэнди.
Сэнди оставил его без ответа.
– Некоторое сопротивление абсолютно необходимо, не правда ли, Рой? – обернулся ко мне Доусон с широкой улыбкой на лице. – Так или иначе, но только преодолевая оказываемое ему сопротивление, человек может прочувствовать свою силу. Сила не останавливается до тех пор, пока не оскудевает. Давайте, Рой, Сэнди, скидывайте штаны и вставайте в очередь.
Мы расстегнули ремни и спустили шорты. У меня был полувялый, зато у Сэнди дрын уже горел, я должен был остановить это…
– ДОУСОН! – крикнул я, когда он уже готов был вставить.
Он притормозил и обернулся ко мне.
– Нет у нас времени на такие игры! Время дорого! Аисты Марабу – мы знаем, где они!
– Хорошо, если так, мистер Стрэнг, – рявкнул Доусон, запихивая свой опадающий в шорты. – Дидди, следи за изменниками, но до моего распоряжения и пальцем не трогать!
Он указал на коттедж, и вверх –стычкой между тут началось-я поднимаюсь вверх
Это было только начало.
родителями дело не закончилось.
Мама села в кресло, как сжатая пружина, лицо ее пылало. Уставившись в ящик, она нервно тянула сигарету. По Шотландскому телевидению шла одна из гнуснейших программ на гэльском языке, из тех, что показывают какого-нибудь урода, наряженного, как чертова кукла, и поющего какую-нибудь идиотскую песню на никому не понятном языке, а на заднем плане горы и реки. Я взглянул на старика и понял, что он держит ухо востро. Мы с Тони знали, что старушка взорвется с минуты на минуту.