Коськин день
Шрифт:
— Ишь ухайдакался! Было бы делом, а то!..
Коське лень говорить, с матерью переругиваться, а любопытство разбирает:
— А сама-то ходила зачем?
— Зачем! Заставляют — пойдешь! Не пойди — живо поди в сокращение впишут.
— Никто не впишет. Брешь ты!
— Не вру! Бабы говорили.
Коськины мысли ленивые, как караси в тине устало полтыхаются:
„На Воробьевку завтра утром. Всем отрядом… В казаки-разбойники сыграть бы надо… Лидке юбку глиной измазать. Чистюля, подумаешь… Стекольщик,
— Будешь чай-то пить? Иди. Проголодался ведь, умаялся.
Сел Коська за стол — на тарелке пироги румяные, как май, а под тарелкой Лидкина книжка яркой обложкой высунулась.
— Что ж ты на книжку-то ставишь! Видишь, примяла всю, иссалила.
Вспомнил Лидку — стыдно стало, хоть заплачь.
— Куды мне ее теперь! — Отдавай сама! Лидкина книжка-то из библиотеки.
— Ну, что ей сделалось! Какая была, такая и есть. Расхныкался.
Поскулил минут пяток, да делать нечего.
„Оберну в бумажку, может не заметит. А заметит, скажу — такая и была“.
А как наелся пирогов за чаем, — горечь будто меньше стала, съежилась. С матерью разговор затеял.
— Эта книжка-то дорогая. Смотри — с картинками, и портреты в ней. Рубль стоит. Тут про май написано.
Мать за чаем отдохнула, раздобрела. Раз хлебнет, с носа каплю пота пятерней сотрет. Коська знает, — чай самый подходящий момент с матерью разговаривать.
— Ты думаешь для чего это май-то?
— Как для чего? Известно, праздник большевидкий!
— А для чего он?
— Ну, в роде как пасхи нашей.
— Вот, и не знаешь! — воодушевился Коська. — Слушай! „Май — праздник трудящихся“, — прочел заголовок на обложке. — Хочешь, почитаю?
— Куды там! Ноги отнялись за день-то. Прилечь бы.
— Да ты слушай! Интересно тут.
— Ну, читай. Привяжешься!.. — отмахнулась мать.
Коська читал медленно, но хорошо. Каждую букву отчеканивал старательно:
„Май между-народный праздник тру-трудящихся. В день первого мая рабочие всего мира…“.
Долго читал Коська. — Мать чулки штопала и изредка вздыхала. А когда язык от устали отяжелел, стал заплетаться, поднял глаза на мать и взгляды встретились.
— Ай все?
— Нет еще! Скоро!
— Спать захотел? Дочитай уж!
По последней странице Коська ковылял, как хромой без костыля, и голова ниже плеч опустилась. Дочитал, лбом в книгу уперся, — так и уснул.
— Костя, какой ты чистенький!
Костя и сам
Давно такой Костя в отряд не ходил. То пуговица в самом нужном месте отскочит, то разорвет на видном месте, — зажимать рукой приходится. А утром сегодня проснулся, — даже неловко как-то стало. Лежат на стуле штаны выглаженные, чистые, а рядом книжка
Лидкина тоже чистая, немятая, даже лучше, чем была. И мать спокойная и добрая. Трепыхнулось в груди чувство теплое, да не выдал, — сдержался.
— Как ты книжку отчистила?
Улыбнулась мать:
— Угадай-ка вот!
Как ни прикидывал Коська, — никак не выходит, — новую штоли купила? И купить-то негде — праздник.
— Ай, не угадал?
— Не знаю! — мотнул головой Коська.
— То-то!.. Я вот книжки не читала, а пятны выводить умею. Утюгом через тряпицу.
У Коськи от удивления глаза на выкате:
— Ловко! И не спалилась?
— Надо умеючи.
Умывался чисто, с мылом. В ушах пальцем ковырнул раза два. Словно именинник.
— Я, мам, сегодня, на Воробьевку с отрядом!
— Ступай! — а в глазах непонятное что-то укрыла. Лишний раз чашку к нему пододвинула. А когда собрался уходить, в угол куда-то торопясь, неловко кинула:
— Книжку-то отдай!.. Не потеряй!.. Может еще какую принесешь?
Даже не понял сначала Коська. Не хотелось верить. Неловко. Радостным в сердце полыхнуло.
— Ладно, принесу!
Потолкался у порога, словно потерял что. Потом боком подошел к матери и быстро мазнул своими губами по ее губам и галопом выскочил на улицу. И теперь, глядя на Лидку, говорил:
— Тебе, штоль одной, чистой-то ходить!.
— Да ты опять в замазке измажешься.
— На-ка! я теперь больше сознательный.
— Подумаешь? Уж зафорсил! Книжку-то принес?
— На, вот!
— А прочел?
— А то как же I Это ты может для фасону-то читаешь. Я вот тоже скоро в библиотеку нашу запишусь. Может сегодня иль завтра.
— Вместе ходить будем! Ладно?
— Ладно! Ты, Лидка, выбери мне такую же книжку. Нам с матерью штоб почитать.
Это был первый самый большой праздник у Коськи.
Хромцо
У Федьки одна страсть — рисовать. Уж как это ты ни вертись, обязательно на свободном клочке бумаги рожу какую-нибудь выведет. Оттого-то раз и порку мать задала, — сколько денег на одни тетради извел. А разве утерпишь не нарисовать, когда целый лист белизной манит! Раз такую штуку на бумаге загнул, — ребята в классе даже рты поразинули.
— Ловко!
— Ай, да Хромцо!
— Смотрите-ка, как заяц от волка навинчивает!.. И язык на бок высунул.