Космаец
Шрифт:
Село гудело, как растревоженный осиный рой. По дороге на лошадях мчались курьеры. У бревенчатого дома комиссар и командир тихо шепчутся о чем-то. Связной вызывает их в штаб батальона. Всё напряжено, все спешат, как перед отчаянной битвой. Бойцы уже привыкли, по беготне связных они чувствуют, каково положение, спешат разобрать боепитание, набивают обоймы, магазины, чистят винтовки, скорей, скорей, скорей!
А у сеновала Штефек препирается с политруком.
— Пятьсот штук? Да это мне всего на один час, — слышится сердитый голос Штефека. — Мы небось не на
— Отстань, где я еще возьму. Каждый пулеметчик получил по пятьсот штук, и ни одного патрона больше.
— Каждому по пятьсот, а мне побольше дай, — теперь Влада говорит просительным тоном.
— А ты чем лучше других? — После короткого размышления Стева бросает ему еще сотню патронов и ворчит: — Не люблю, когда люди плачут…
— Столько боеприпасов у нас никогда не было, — замечает Милович, который сидит, поджав по-турецки ноги, и торопливо набивает ленты. — Бедная моя спинушка, вот достанется тебе.
К политруку подходят бойцы и отходят, неся в руках шайкачи, полные патронов, а карманы у них оттопыриваются — так они набиты гранатами.
— Есть у тебя патроны для автомата, Стева? — спросила Катица, когда политрук наконец освободился.
— Для тебя — сколько угодно, — политрук подвинул ей ящик, — где у тебя магазин, давай я заряжу.
— Да нет, не надо, я сама могу, — ответила девушка, жадно рассовывая патроны по карманам. — Где это ты столько раздобыл?
— Дед Иван приготовил для нас подарок, — рассмеялся Стева. — С бригадой пришло шесть подвод и восемь вьючных мулов.
— Повезло нам, коли у нас есть такой богатый дед, — ответила Катица, раздумывая, куда бы еще сунуть патроны.
Стева аккуратно собрал патроны, рассыпанные бойцами.
— Насытились, черти, — политрук покачал головой, — посмотрю я на них, когда на Дрине каша заварится. Эй вы, босяки, кому еще патронов?
Ему никто не ответил. Бойцы вяло слонялись по двору: одни сидели, другие лежали, жевали хлеб, раздобытый у проснувшихся крестьян, многие дремали в ожидании марша. Из открытых дверей избы доносился густой запах вареного картофеля и жареного лука. Хозяин приглашал в дом по нескольку бойцов, ставил перед каждым глубокую миску картошки с каймаком; на столе стояла бутыль ракии, и все по очереди пили из толстого деревянного стакана. Это продолжалось до тех пор, пока не поели все бойцы.
— Неплохой у нас хозяин, — проговорил Стева, глядя на открытые двери дома, встретившись с Космайцем у колодца. — У него два сына в четниках, один в партизанах. Дочь его погибла на Сутеске. Крестьяне говорят, что, когда началась война, он собрал вече, домашнее вече, и распределил, куда кому идти. Рассудил так, что при любой власти надо иметь своих.
— Когда ты успел все разузнать? — спросил Космаец. — Может, тебе это все во сне приснилось?
— Моя обязанность — все знать. А еще мне кажется, что он богатый хозяин.
— А мне кажется, что ты хлебнул ракии, — съязвил взводный. — Небось и закуска нашлась?
— Не люблю, когда ко мне в сумку заглядывают.
— А мне достаточно
— Черт тебя побери, все ты видишь, — Стева засмеялся. — Зовет меня этот хозяин в дом, а я ему говорю: «Некогда, вы мне приготовьте что-нибудь для командира, а сюда плесните для меня», — и протягиваю ему фляжку. Вот и выходит, ракия моя, а остальное тебе… Погляди, хлеб, сыр. Не знаю, чего еще насовали эти бабы в сумку. Уверяю тебя, здесь партизаны были не частые гости.
— Почему ты делаешь такой вывод? — спросил взводный, беря сумку.
— Не все съели.
Стева позвал Здравкицу и Катицу. Он всегда заботился о девушках, зная, что они никогда не войдут в чужой незнакомый дом и ни за что не попросят поесть, как делал он сам, когда был голоден.
— Хороша у вас нянька, — шутил он с девушками, — со мной не пропадете. — Стева отвинтил крышку фляжки и заглянул одним глазом в горлышко.
— Девушки не пьют, а Космаец боится, как бы его комиссар не увидел, а то из его шкуры опанков нашьют.
— Я и не знал, что ты такой скупердяй, — пошутил взводный.
— Какой там скупердяй, это я, знаешь, так, начни угощать — вся рота соберется… Из-за этой фляжки все ко мне подлизываются. Да ведь всех напоить и бочонка не хватит, а для тебя мне разве жалко? — Стева поболтал фляжку и протянул Космайцу. — Оставь только немножко причаститься после Дрины.
— Хороша, брат, настоящая наша сливовица, — вздохнул Космаец, сделав несколько глотков. — Давно я такой ракии не пил. Нет, подождите, вот перейдем мы в Сербию…
— Командир роты идет, спрячьте фляжку! Он ругается, когда пьют, — Здравкица торопливо схватила Стеву за руку и почувствовала, как по телу у нее пробежали искорки. Лицо вспыхнуло, хорошо еще, что никто не обратил на это внимания, а то она не знала бы, куда глаза деть от стыда.
— Иво не монах. Он свой парень, — ответил Стева.
Вместе с Божичем подошел паренек лет пятнадцати-шестнадцати, худой, босой, в длинной домотканой рубахе с заплатами на плечах и штанах, у которых одна штанина была оторвана до колена.
Месяц уже склонялся к закату, и его холодные лучи освещали длинное, худое, истощенное лицо парнишки, голова едва держалась на тонкой шее. Он вздрагивал от холода и не моргая разглядывал партизан с детским любопытством, словно видел их первый раз в жизни, проницательным взглядом ощупывал оружие, его интересовали перекрещенные на груди пулеметные ленты, пояса с гранатами. Все для него было ново и необычно: французский пулемет с двумя магазинами, немецкий с длинной, как змея, лентой и русский словно со сковородкой посередине. А у мордастого голландского пулемета в центре какая-то глубокая кастрюля, из которой выглядывают толстые желтые патроны, похожие на пальцы рук. Вид солдат, вооруженных таким разнообразным оружием, покорил мальчишеское воображение. Он стоял как зачарованный, глядя на людей с автоматами на груди и с карабинами через плечо. Рыжие вьющиеся волосы падали ему на лоб, на глаза, словно хотели что-то скрыть от его взгляда.