Космаец
Шрифт:
— Ты что, с ума сошел? — испуганная Станойка вбежала в комнату. — Что с тобой, почему ты плачешь?
— Раде, наш Раде жив, — он схватил высохшие руки жены и стал целовать их, обливая слезами. — Драган знает, он говорит, что жив.
Станойка трижды перекрестилась перед иконами.
— Драган, кормилец мой, не смотри на меня так. Я и за тебя все эти годы богу молилась, — мать подошла и взглянула в окно. — Каждый день тебя выглядывала.
— Смотри, смотри, — с иронией процедил Драган. — Погоди, явится он, последний кусок изо рта вырвет. Вот тогда помянете нас, четников.
—
— Не много?.. А где у тебя овцы, где корова?
— Да из-за тебя все забрали.
— Кто смел это говорить?
— Они сказали, когда были здесь.
— Ну, хватит о них, — гаркнул Драган, и бритва задрожала у него в руках.
Старик вздохнул. И вдруг глаза его засверкали.
— На меня не ори, я не коляш. — Отец подошел поближе и взглянул в глаза сыну: — Я тебе всю жизнь отдал, последний кусок изо рта вырывал, учил тебя, думал, человеком станешь.
— Хватит с меня твоих кусков, — не глядя на отца, ответил Драган. — А я воевал за родину и короля, если убивал, так за него убивал. И сейчас жалею, что мало убивал. Были бы мы покруче, до этого бы дело не дошло.
— Из-за тебя мне стыдно людям в глаза смотреть, — упрямо продолжал старик. — Я тоже королю служил. И побольше тебя. Я пять лет был в армии. Албанию прошел, Салоникский фронт, а на своих никогда руки не поднимал. А ты? Что тебе сделал Душан Тодорович? За что ты его повесил? За что поджег дом Станислава Окетича?
— Я выполнял приказ короля.
— Эх, короли уходят, а народ остается, — вздохнул старик и скрылся за дверью.
Драган спешил сбрить бороду. До вечера он хотел поспеть на станцию и сесть в первый же поезд. Сначала он собирался спрятаться в городе, оттуда уже легче будет пробраться на запад, куда, по слухам, ушли уже почти все коляши. Но бритва была тупая, а борода жесткая. Он морщился, скрипел зубами, слезы текли из глаз. За этим делом он не услышал бешеного собачьего лая во дворе. Он пришел в себя от выстрела, который заставил замолчать собаку. В это время он успел сбрить только полбороды. Драган подскочил к окну. Во двор въезжало шесть верховых. Он выхватил револьвер и стал за приоткрытой дверью, не спеша поднял пистолет, прицелился, нажал на курок. Раздался выстрел. Один из всадников растянулся посреди двора. Остальные рассыпались, залегли в укрытиях и начали стрелять из винтовок.
Пули разбивали стекла на окнах, дырявили оконные рамы, откалывая от них щепки, стучали по черепице. Между строениями метались папахи четников, они окружали дом, прячась, как могли.
Мать Драгана, услышав выстрелы, выбежала из кладовой и окаменела. Мимо пробежал четник, сжимая окровавленную винтовку.
— Детушки, родные, — завопила Станойка, — что вы делаете, детушки?
Четник повернулся к ней, вытянул карабин и, не целясь, выстрелил.
Перед глазами старухи вспыхнул розовый огонек, что-то, словно пчела, ужалило ее в грудь, дыхание остановилось, и все вокруг завертелось с головокружительной быстротой. Ноги подкосились, и она свалилась на землю, кропя траву кровью.
Дуэль затянулась. Драган отстреливался, перебегая от окна к окну. У него было больше тридцати
Стрельба и крики во дворе не прекращались. Длинная пулеметная очередь сорвала остатки оконного переплета и продырявила потолок. Посыпалась штукатурка. Комната наполнилась пылью и запахом пороха. Четники рвались вперед, как бешеные собаки. Они были полны лютой злобы на своего командира, который предал их, сбежав, пока они спали.
Вчера, после атаки на партизан, потеряв своих лучших бойцов, они отступили через Космай, спустились в Рогачу и заночевали в крайнем доме. После ужина, где было выпито немало ракии, все улеглись на сеновале, а когда утреннее солнце разбудило их, майора с ними не было.
— Спрашиваешь, видел ли я вашего командира? — прищурившись переспросил крестьянин, у которого ночевали четники, когда Мрконич спросил его о Петровиче. — Эту сво… этого пай-мальчика из Селишта?
— Ты, бродяга, немного повежливее, если не хочешь подавиться собственными зубами, — налетел на него Мрконич, который за месяц успел завоевать доверие Петровича и стать его заместителем.
— А как же, видел я его, — уже степенно ответил хозяин и повернулся к Селишту: — Домой он отправился. — И с иронией добавил: — Скоро вернется. Винтовку у меня в кладовке оставил.
— Слышишь? Винтовку бросил, — Мрконич повернулся к коляшам.
— Поздравляю. Хоть один раз в жизни совершил умный поступок, — ухмыльнулся один из лохмачей.
— Береги морду! — заорал на него Мрконич, вытаращив глаза.
— Сейчас самое главное — голову спасти. Командир показал нам пример…
— Седлать лошадей, — приказал Мрконич.
Его короткая курчавая борода подрагивала от страха. Он чувствовал, как со всех сторон сжимается железный обруч, из которого не было надежды выбраться. Мрконич собирался пробраться из Валева через Саву в Срем, там немцы пока еще неплохо себя чувствовали, но вихрь закружил и бросил четников на Космай, а оттуда оставалась открытой только одна дорога на Белград, да и ту могли перерезать каждую минуту. «…Хоть тебе я отомщу, — стреляя в окно из винтовки, злобно думал Мрконич, — раз уж не удалось отомстить твоему брату». Пуля ужалила его в плечо. Брызнула тонкая струя крови, словно из зарезанного барашка, несколько капель попало на бороду.
— Плесень вонючая! — заорал он, в ярости выхватил гранату, в несколько шагов перемахнул расстояние от укрытия до дома и замахнулся.
Граната просвистела в воздухе, описав кривую дугу, и пропала в отверстии окна. Раздался звук, словно разбилась электрическая лампочка. Петровича сильно ударило в спину, он споткнулся, вытянул руки, пытаясь удержаться за что-нибудь, и выпустил револьвер. Боли стянула судорогой тело, он медленно терял сознание. Глаза затягивала темная колючая пелена, он тонул в беспокойной полудремоте. И не почувствовал, как ворвались к нему в дом и перевернули его на спину.