Космическая одиссея Юрия Гагарина
Шрифт:
На вопрос Гагарина врачу Федору Дмитриевичу (по-видимому, Горбову): «Обсидка – чего?» Получил ответ: «Человека». Задача опыта была чисто испытательская: проверялись регенерационная установка, ее работа и вообще режим в камере. А Юрий Гагарин только передавал данные. Занятие скучное, но необходимое [9].
Первое знакомство с полигоном
Вернемся к изложению событий по порядку. 18 марта в 10:00 по местному времени космонавты встречались с главными конструкторами и М. В. Келдышем. Мы об этом уже рассказывали.
После этого около двух часов под руководством Н. П. Каманина изучали инструкцию космонавту. Будущие космонавты сделали ряд существенных поправок:
1) настояли на том, что даже
2) все согласились с тем, что на борту должен находиться сокращенный текст инструкции (разделы «Ручной спуск», «Полет на сутки», «Спуск собственным торможением»);
3) космонавты высказали мнение о том, чтобы связь вести по ларингам, и одновременно жаловались, что они грубо сделаны;
4) поддержали необходимость ведения бортжурнала и идею наибольшей занятости космонавта в полете;
5) единодушно настаивали на возможности стопорить раскрытие запасного парашюта при отличной работе основного (Каманин дал согласие поставить задачу отработки такого стопора для последующих полетов, а на первый полет запасной парашют будет открываться автоматически) [11].
Надо сказать, что эта инструкция составлялась членами «ударной шестерки», от ОКБ-1 к работе были подключены К. П. Феоктистов и О. Г. Макаров.
Любопытные подробности составления этой инструкции привел в своих воспоминаниях О. Г. Макаров: «Мне в ту пору поручили составлять инструкцию первому космонавту. В какой-то степени пригодился опыт, накопленный дальней авиацией, но больше приходилось полагаться на воображение и помощь первой шестерки будущих космонавтов. Надо сказать, что отнеслись они к этому очень ответственно, с энтузиазмом. Герман Титов, например, взялся продумать: что делать космонавту сразу после так называемого нештатного приземления? Тут надо учесть, что аварийный запас спускался вместе с пилотом и весил ни много ни мало сорок килограммов. Чего только туда не намечали положить: от рыболовных крючков до ножей и других средств на случай, предположим, встречи с опасным хищником. Ведь могло статься, что корабль попадет в любую точку земного шара, исключая разве что полярные шапки. Так вот Герман Степанович нашел, видимо, самое рациональное решение: поскольку такую ношу на себе далеко не унесешь, лучше всего оставаться до последней возможности на месте посадки, да не следует забывать: группа поиска будет ориентироваться по радиомаяку на спустившейся части корабля. И второе – ничего не выбрасывать из аварийного запаса, даже крючки могут выручить в трудный час» [12].
Когда текст инструкции был составлен, то, по словам Павла Поповича, разгорелся спор об ее объеме. Королев, Келдыш, Бушуев, Воскресенский настаивали на резком сокращении объема, мотивируя это тем, что в полете читать большие тексты некогда. Каманин, Яздовский, Галлай утверждали, что главное назначение инструкции – изучение ее на земле, в космосе она нужна лишь для того, чтобы проверить себя, ощутить уверенность в своих возможностях… [5].
Судя по всему, этот документ просматривался многими и подвергался правке неоднократно. Один из окончательных вариантов фрагмента текста, приведенный выше, был описан в дневниках Каманина.
В итоге был найден компромисс: на борту «под рукой» всегда находились короткие карточки-шпаргалки с выписками из текста инструкции. Так был использован опыт работы авиаторов.
19 марта разбирали с космонавтами возможность посадки на территории СССР на различных витках полета. Пришли к общему заключению, что самые лучшие условия посадки на первом, втором и шестнадцатом витках полета, можно садиться на 4-, 5-, 6- и 7-м витках. На всех наиболее благоприятных витках посадки наметили районы приземления и точки включения ТДУ (тормозной двигательной установки). Все это было нанесено на карту, которую космонавты тщательно изучили. Карта будет находиться на борту корабля. В проведенных
Интересное дополнение появилось совсем недавно, во втором издании мемуаров Рефата Фазыловича Аппазова, в то время отвечавшего за баллистическое обеспечение космических полетов [13].
«…Я в очередной раз был вызван к Королеву. Такие вызовы происходили довольно регулярно, так как Сергей Павлович любил не только лично контролировать состояние дел и выполнение своих поручений, но и старался вникать в тонкости специальных вопросов. Встречи обычно проходили в его кабинете или в условиях полигона в его домике, где он мог заводить беседы по очень многим интересующим его вопросам, причем не всегда по проблемам, касающимся ракетно-космической техники. На этот раз разговор был коротким и предельно ясным. Королев сказал, чтобы я подготовился к встрече с будущими космонавтами для беседы о баллистических особенностях предстоящего полета. «Собери самое важное и нужное для них и ответь на все их вопросы, – сказал он и добавил: – Но ты не должен ничего спрашивать о них – ни фамилии, ни должности. И никто не должен знать о вашей встрече, даже твои руководители и ближайшие помощники. Запомни это хорошо!» Зачем нужна была такая секретность, я не понял тогда и, откровенно говоря, не понимаю и сейчас. Видимо, сохранение тайны приписывалось какими-то строгими инструкциями вездесущего КГБ, без чего его сотрудники могли остаться без работы. (Книга написана Р. Ф. Аппазовым уже в те времена, когда он откровенно мог говорить о своем неприязненном отношении к КГБ. – В. К. При моем глубоком уважении к автору мне кажется, он неправильно интерпретировал этот «заговорщицкий» тон С. П. Королева, с помощью которого тот достигал особой доверительности подобных встреч, создавая атмосферу некой приобщенности к тайне, не известной никому, кроме участников этого события.)
…И вот обещанная встреча состоялась. Передо мной оказались два очень симпатичных молодых человека, один из которых назвался Юрием, а другой – Германом. Юрий был очень улыбчив, с первых же слов располагал к себе, чуть смущался, когда что-то спрашивал. Герман с виду больше походил на молодого ученого, чем на летчика-истребителя. Вдумчивый и сосредоточенный, он производил впечатление интеллигентного, хорошо образованного молодого человека. Имея большой опыт общения со студентами, я с первых же фраз понял, что эти молодые люди хорошо подкованы и понимают меня буквально с полуслова.
Вспоминаю, что в нашей беседе, которая длилась часа полтора или два, особое внимание было обращено на средства спасения при аварии на активном участке траектории, т. е. при выведении на орбиту, а таких средств, можно сказать, не было. Детально рассмотрели вопрос об ориентации корабля на орбите при выдаче тормозного импульса и контроля его величины. Дело в том, что в те годы единственно надежным способом ориентации на орбите была ориентация на Солнце. Время старта выбиралось с тем условием, чтобы при ориентации корабля на Солнце место и время выдачи тормозного импульса как можно ближе соответствовали бы условиям оптимальности дальнейшей траектории, приводящей корабль к намеченному району посадки.
Гагарина и Титова интересовали также точностные характеристики выведения на орбиту и последствия, которые могут быть вызваны ошибками выведения. Говорили мы и о районах приземления, которые при несовершенстве систем управления, применявшихся при спуске, оказывались довольно обширными. Касались мы и перегрузок, ожидаемых на участке спуска при прохождении плотных слоев атмосферы.
Во время нашей встречи и Гагарин, и Титов вели себя очень скромно и оставили впечатление вдумчивых, серьезных ребят, технически хорошо подготовленных и весьма целеустремленных. Я был горд и польщен доверием Королева, но, как и обещал, никому об этой встрече с будущими космонавтами не рассказывал даже после их полета. Чуть позже, когда Герман Титов совершил свой суточный полет и написал об этом книгу, он сам лично вручил ее мне с дарственной надписью и напомнил о нашей беседе».