Космическая тетушка

Хаецкая Елена Владимировна

– Какие еще пожелания? – спросил Гираха.

– На ваше усмотрение, – сдалась Бугго. – Мой механик наверное с удовольствием побывал бы где-нибудь в цехе сборки двигателей. Вряд ли он сумеет внятно объясниться, но человек он толковый. И очень благодарный. Только за ним необходим пригляд, иначе он потеряется.

– Хорошо, – кивнул Гираха. И метнул в Бугго взгляд: – А эта девушка, ваша спутница?

– Это заказчик.

Гираха медленно повернулся в сторону Оале и окинул ее взором с ног до головы. Затем вновь обратился к Бугго:

– Вы покупаете оружие для нее?

– Овелэ, – сказала Бугго. – Они готовят восстание.

– Давно пора, – холодно уронил Гираха и снова обратился к площади.

* * *

Гуляя

по Кле в сопровождении Тоа Гирахи, верного Хугебурки и двух молодых офицеров с отстраненными лицами, Бугго постепенно меняла свое мнение о творчестве Абелы Меноэса. То, что при чтении в каюте «Ласточки» казалось назойливым, на улочках старого Кле выглядело совершенно естественным. Мир, которым управлял Гираха, отчасти был создан умершим сто лет назад писателем: казалось, без Меноэса не сохранились бы здесь ни таинственные каналы с морской водой, ни мудрые толстухи с красноватыми от давленых ягод ногами, ни старики с морщинистыми, как морские раковины, лицами, ни девушки Арзао с кожей как перламутр, ни рыскающие по улицам рыжеватые пушистые зверьки со шкодными, умильными мордами… Вдали назойливо шумело море, и Бугго все шла и шла рядом со своим молчащим спутником, а Кле раскрывался перед ними, все более чудесный и терпкий, и наконец они остановились перед деревянной галереей, выкрашенной белой краской. Здесь повсюду вились какие-то кусты с темными листьями, и среди листвы мелькали лохматые цветы с пушистыми тычинками. На ограждении галереи были выставлены цветочные горшки, похожие на крашеные гробики, и в них росли красноватые, изрезанные листья. А между горшками сидела юная девушка с блекло-желтыми распущенными волосами, в грубой серой рубахе, наброшенной на плечи, но не застегнутой и оставляющей открытыми колени. Просунув босую ступню между перил, она пальцами ног лениво пыталась поймать лист и сорвать его с ветки.

Завидев диктатора, она весело улыбнулась.

– Эй, Тоа! – крикнула она. – Хочешь выпить? Заходи. Кто это с тобой? Угости свою женщину любимым вином Абелы.

Бугго поднялась на галерею, а следом за ней – и оба ее спутника. Молодые офицеры остались на улице. Посмеиваясь, девушка принялась рвать листья. Гираха негромко объяснял:

– Листья непременно нужно размять пальцами, иначе они потеряют запах. На Арзао вообще почти не пользуются ножами при изготовлении пищи. Мы ценим запахи наших трав…

Бугго уселась на ограждение галереи. Вниз убегала улочка, застроенная невысокими деревянными домами. Повсюду в пространстве между строениями росли кусты и трава. Невидимые во дворах верещали дети. А вдали ослепительно переливалось море, и все улицы старого Кле втекали в него.

«Вот в чем дело, – думала Бугго, потягивая горячее вино, которое обжигало ей губы. Вкус, свежий и жгучий, надолго задерживался во рту. – Абела Меноэс нашел этот мир и сделал его пряным, а Гираха сумел сохранить все это… Арзао будет вечным, покуда все они живы – Меноэс, Гираха, вино, перламутровые девушки, запах йода, море…»

* * *

Оружие. Тысяча стволов. Дробовики. Картечь. Любовно ухоженное, упакованное в ящики – вместительные и уютные, с отполированными крышками и отсеками, проложенными мягкой тканью. Точно сундуки с приданым любимой дочери.

Оглушительный, пьянящий запах ружейной смазки: теперь и Бугго тоже знала в нем толк, потому что днем она пила любимое вино Абелы Меноэса, и губы ее до сих пор помнили прикосновение разогретой глиняной чашки и рваных, чуть шероховатых на ощупь пряных листьев. Музыка все еще плясала в ее ушах, точно длинные серьги у бегущей женщины: она была здесь так же назойлива и необходима, как запах мятых цветов.

Весь день Гираха провел с Бугго; отгрузкой оружия руководили другие, и принимал груз тоже другой человек,

Хугебурка, уставший и измятый, а диктатор и его спасительница стояли рядом и наблюдали. Они даже не прикасались друг к другу руками. Просто стояли бок о бок. И все пространство между ними было заполнено минувшим днем: гигантским карьером с огромными машинами, возящими руду, – на дне карьера они казались крошечными; титанической стеной, исписанной длинными иероглифами зеленых потеков, тихое журчание воды, пробившейся между каменными пластами, – оно было слышно, когда рычание мощного двигателя погрузчика отползало, становилось далеким…

По настоянию офицера, руководившего операцией, Хугебурка лично проверял каждый дробовик: осматривал, заряжал и стрелял в цель. Бесстрастный молодой подпоручик с серыми струпьями на острых, четко очерченных скулах, заученным движением вынимал из ящика ствол за стволом. Не глядя, подавал их Хугебурке, и устремлял взор в абстрактную даль. Он держался очень прямо и совершал движения только под углом, фиксируя каждое положение: согнутый локоть, наклоненная голова, выпрямленная спина.

Хугебурка рядом с ним выглядел безнадежно штатским. Бугго не без удивления обнаружила, что ее старший офицер хорошо стреляет: мишени то и дело приходилось заменять – Хугебурка бил в одно и то же место и превращал их в лохмотья, как будто хотел что-то доказать. Впрочем, ни сам он, ни подпоручик как будто совершенно не интересовались результатом стрельбы. Самым важным было то, что дробовики совершенно исправны.

Бугго смотрела то на Хугебурку, методично берущего ружье за ружьем и глядящего на мишень холодным, отстраненным взглядом, то на Тоа Гираху, который молча стоял рядом. О, на Гираху, на хозяина прекрасного мира северного Арзао, где могучими машинами выкопаны гигантские карьеры и где девчонка с растрепанной, как у ящерки, серой кожей и зелеными глазами называет диктатора запросто «Тоа», потому что прабабка этой самой девчонки запросто называла «Абелой» культового писателя Меноэса…

И центром сексуального притяжения всего этого великолепия была она, Бугго Анео: с ее искалеченным плечом и хромой ногой, с ее выступающим при улыбке клычком, с белой прядью над ехидным глазом и острым, нахальным носом. Она, Бугго Анео. Единственная в мире.

Разумеется, она была счастлива.

* * *

Хугебурка лично опечатал грузовой трюм «Ласточки» свинцовой печатью. Несколько раз перечитал все таможенные декларации, накладные, счета, опись имущества. Гираха поставил подпись, капитан «Ласточки» поставила подпись.

Прощаясь, Тоа Гираха поцеловал Бугго в губы.

* * *

«Не мой мир… – думала Бугго, пьяная, и облизывала губы. – Не мой. Впервые в жизни я вижу мир, который – не мой. До сих пор все они шли ко мне в руки. Едва приземлившись в их портах, я уже получала полное право присваивать их… Как присваивает ребенок игрушку, увиденную в витрине магазина. Она – часть его души, она – его собственность. Она застревает в его биографии, входит в воспоминания… Но невозможно присвоить вещь, которую видишь у кого-то в руках. Вот в чем тайна. Арзао – мир Абелы Меноэса и Тоа Гирахи. Тоа может поделиться им, может его показать. Но никто, даже Тоа Гираха, не в состоянии подарить его мне…»

* * *

«…Никто… Один только Абела Меноэс. Только он. Он – может. Вот почему он – культовый писатель. Он – единственный, кто способен взять целый мир и вложить его в руку девочки, которой мама не купила дорогую игрушку, выставленную в сверкающей витрине… И эта девочка – я…»

* * *

– Капитан!

Бугго проснулась, открыла глаза.

Темнота.

Но голос, разбудивший ее, был слишком хорошо ей знаком.

– Который час, Хугебурка?

– Третий.