Космическая трилогия

Льюис Клайв Стейплз

У лодки оказалась на удивление малая осадка, как у новейших земных скоростных кораблей. У берега она крепилась чем-то вроде веревки, причем хросс не развязал ее, а просто разлепил пополам, будто мягкую ириску или кусок пластилина. Он присел на корме и взял весло – с такой широченной лопастью, что вроде и грести нельзя… Тут Рэнсом вспомнил, на какой планете находится. Хросс перекинул весло через высокий борт и, не вставая с корточек (благо рост позволял), принялся бойко им орудовать.

Первые минуты они плыли по довольно узкой протоке, берега которой с обеих сторон поросли фиолетовыми деревьями. Затем обогнули мыс, и перед Рэнсомом раскинулось огромное озеро, почти море. Хросс, озираясь по сторонам и постоянно меняя курс, направил лодку в открытые воды. Вокруг все шире простиралась синяя гладь, слепившая глаза и обдававшая горячим паром. Не вытерпев, Рэнсом снял шапку и куртку – чем привел хросса в полное недоумение, –

осторожно выпрямился и обвел взглядом малакандрийский пейзаж. Впереди и позади разлеглось усеянное островами блестящее озеро, ехидно взирающее на бледно-голубое небо. Солнце висело прямо над головой, значит, они где-то в тропической части планеты. С обоих берегов по бокам вился путаный лабиринт островков и протоков в зарослях фиолетовых гигантских сорняков. А за этими не то архипелагами, не то болотами вздымались зазубренные стены бледно-зеленых гор (правда, называть их горами не поворачивался язык, слишком уж они были высокими, тонкими и острыми). С правого борта до гор оставалось не более мили, от воды их отделяла лишь тонкая кромка леса. Слева они были гораздо дальше, милях этак в семи, но оттого не выглядели менее красивыми. Горы тянулись, покуда хватало глаз. Иными словами, Рэнсом плыл по затопленному карьеру шириной в десять миль – и одному богу ведомо какой длины. За спиной, а порой и над горными вершинами, мелькала та самая загадочная розовая субстанция, которую он вчера принял за облака. Что скрывается за горами, было не понять, те длинным высоким частоколом замыкали горизонт и слева, и справа, лишь впереди и позади виднелось плоскогорье, насквозь, словно трещиной, прорезанное огромным ущельем.

Рэнсом попытался знаками выяснить, что это за розовая непонятная субстанция. Вопрос, однако, оказался слишком трудным для языка жестов. Хросс стремительно замахал лапами – очень гибкими, точно два хлыста, – решив, что гость спрашивает обо всех горах в целом. Они назывались «харандра». А залитая водой долина, или ущелье, – «хандрамит». Рэнсом мысленно подвел итог: хандра – «земля», харандра – «высокая земля», хандрамит – «низкая земля». Высокогорье и низменность, иными словами. О том, что для малакандрийцев разница эта очень важна, он узнал гораздо позднее.

В нескольких милях от берега хросс вытащил весло из воды и напряженно застыл. Лодка содрогнулась и словно пушечное ядро рванула вперед. Видимо, они поймали какое-то течение. Путников несло со скоростью пятнадцать миль в час, и судно трясло на странных острых волнах здешнего моря. В голову так и лезло сравнение с рысью на своенравной лошади – Рэнсому доводилось в армии ездить верхом, и то был не самый приятный опыт в его жизни. Ухватившись за борт, свободной рукой он то и дело утирал со лба пот; горячий пар буквально не давал дышать. Может, малакандрийская вода или, тем паче, спиртные напитки не годятся для человеческого желудка?.. Хорошо еще, он не страдает от морской болезни. Ну, почти не страдает…

Рэнсом торопливо свесил голову за борт. Давно с ним такого позора не случалось – с самого детства, когда его стошнило на школьном празднике еще там, на родной Земле. Однако даже тогда не было так стыдно, как здесь. Угораздило же первого представителя человеческой цивилизации выставить себя в столь неприглядном свете перед здешними обитателями… Или хроссов вообще не тошнит? И тот не понимает, что происходит с гостем? Рэнсом со стоном растянулся на дне лодки.

Черный зверь не сводил с него глаз, но разбираться в хроссовой мимике Рэнсом научился лишь много дней спустя.

Скорость, между тем, нарастала. Выписывая дуги, спирали и восьмерки, лодка металась от одного берега в другому, словно плясала вместе с серебристыми угрями, которые тошнотворно вились под водой. Рэнсом стремительно терял к Малакандре интерес. Что, если хроссы живут вовсе не на суше?.. Вдруг придется провести в этой лодке целую ночь?!

К счастью, его страданиям скоро пришел конец. Настал тот благословенный миг, когда лодка сбавила ход и перестала болтаться из стороны в строну. Хросс опять схватил весло. Впереди берега смыкались, оставив лишь узкую протоку, где со свистом шипела вода: видимо, там было совсем мелко. Хросс спрыгнул за борт, осыпав суденышко теплыми брызгами; Рэнсом, пошатываясь, выбрался вслед за ним. Вода доходила ему до колен. Лодку хросс запросто, без видимых усилий, подхватил одной рукой, водрузил себе на голову и в образе греческой кариатиды [8] невозмутимо двинул на сушу.

8

В древнегреческом зодчестве – мраморное изваяние, колонна в виде женской фигуры, поддерживающей карниз.

Протока была довольно длинной: вода бурлила на крутых порогах где-то с полмили, не меньше.

Земля уходила все ниже и ниже, потом, наконец, дно каньона – или хандрамита, как его здесь называли – выровнялось. Рэнсом только теперь сумел разглядеть поближе стены. Горы расходились отсюда и влево, и вправо, кое-где их макушки окутывали розовые вздутые «облака», но чаще они были бледными и голыми, частоколом пик огораживая горное плато. Контраст между хандрамитом и харандрой был разителен. Ущелье легло впереди роскошным ожерельем из фиолетовых, сапфирово-синих, желтых, розовато-белых самоцветов леса и вездесущей воды. Здесь Малакандра совсем не походила на родную Землю. Хандрамит напоминал огромную трещину, расселину в ровной харандре, которая, как заподозрил Рэнсом, и есть истинная поверхность планеты, видимая в земной телескоп. Что до хандрамита, то тому буквально не было конца: почти не изгибаясь, он цветной лентой тянулся миль на сто, не меньше, до самого горизонта, вырезая в нем аккуратный клин. И еще тридцать, а то и сорок миль Рэнсом со вчерашнего дня оставил за спиной…

Наконец они преодолели пороги, добрались до глубокой воды, и хросс спустил лодку. За время прогулки Рэнсом выучил новые слова: «лодка», «быстрая вода», «солнце» и, что самое важное, первый глагол – «нести». Кроме того, хросс пытался втолковать ему суть разницы между низменностью и возвышенностью, постоянно твердя «хросса-хандрамит» и «серони-харандра» – видимо, чтобы подчеркнуть контраст. Рэнсом понял так, что хросса обитают внизу, а некие «серони» – наверху. Только кто это такие, серони? По виду и не скажешь, что на плоскогорье есть жизнь. Может, согласно мифологии хросса (Рэнсом пришел к выводу, что те находятся на низшей ступени культурного развития), серони – здешние божества или демоны?

Они продолжили путь по воде, и Рэнсома снова затошнило, хоть приступы морской болезни стали чуточку реже. Поэтому лишь несколько часов спустя он догадался, что «серони» – скорее всего, множественное число от слова «сорн».

Солнце ползло к горизонту, причем быстрее, чем на Земле, по крайней мере в привычных Рэнсому широтах, и безоблачное небо заливалось тусклыми красками заката. Было в солнце еще что-то странное, но пока Рэнсом разбирался, что к чему, игольчатые горные вершины почернели, и хандрамит заволокло тьмой, хотя харандра на востоке (то есть слева) еще розовела, далекая и умиротворенная, словно иной, потусторонний мир.

Путники вновь причалили к берегу, ступили на твердую почву и двинули в глубь фиолетового леса. Рэнсом от усталости и ярких впечатлений засыпал на ходу, и земля качалась у него под ногами, словно он до сих пор плыл в лодке. Вдруг в сумерках разгорелся огонь. Костер. Пламя озаряло огромные листья над головой, за которыми сверкали звезды. Рэнсома окружили десятки хросса. Вблизи, в таком количестве они еще более походили на зверей, нежели его одинокий проводник. Рэнсом испугался было, однако куда сильнее оказалось странное чувство неуместности происходящего. Он хотел видеть людей – любых людей, пусть даже Уэстона с Дивайном. А эти круглоголовые и усатые – что с ними вообще делать? Как себя вести? Тут из толпы, из-под ног взрослых особей, просочились детеныши, щенки, молодняк… или как их здесь называют? И Рэнсом неожиданно встрепенулся. Они очаровательны! Он с улыбкой погладил одного малыша по черной макушке – а тот с испуганным ревом рванул прочь.

Вечер почти не запомнился. Рэнсом вроде бы что-то ел и пил, вокруг мельтешили черные фигуры, таращились на него странными глазами… а потом он улегся где-то в темном крытом месте и уснул.

Глава XI

С тех пор как он очнулся на космическом корабле, Рэнсом часто думал о том, какие испытания ждут его на чужой планете и есть ли хоть малейший шанс вернуться домой. Однако он ни разу не задумывался, каково это – просто жить в незнакомом мире. Не надо никуда ни бежать, ни скрываться, можно просто есть, пить, спать, плавать – а спустя несколько дней и коротать время за разговорами. Особенно остро Рэнсом ощутил это спустя три недели после своего прибытия на Малакандру – когда рискнул выйти на прогулку по окрестностям. Вскоре у него появились излюбленные маршруты, предпочтения в еде, первые привычки… Он научился отличать самок хросса от самцов и даже узнавать отдельных особей на вид. К примеру, Хьои, который нашел его далеко на севере, был совсем не похож на седоватого почтенного Хнохра, каждый день обучавшего Рэнсома языку. Детеныши так и вовсе отличались один от другого. С ними Рэнсом забывал, что хросса при своей звериной внешности до ужаса разумны. Молодые и игривые, щенки беззаботно резвились, не выдавая своего интеллекта и скрашивая одиночество. Словно собачки – все равно что прихватить с Земли свору дворняжек… Да и сами детеныши наперебой льнули к внезапно объявившемуся безволосому чудищу. В общем, у детей (и у самок-матерей, само собой) Рэнсом пользовался немалым успехом.