Космический госпиталь. Том 2
Шрифт:
Как-то раз, в то время не поняв, о чем речь, Конвей услышал, как его дядя сказал какому-то гостю, что, дескать, старуха и ребенок так хорошо ладят потому, что с точки зрения умственного развития – ровесники. Покуда прабабка Конвея не наказывала – а наказывала она его крайне редко, а потом и вовсе перестала, – с ней было замечательно весело. Она покрывала его нечаянные провинности, отстаивала его право на владение участком земли, где он держал разных зверьков, а участок вырос из крошечного пятачка в саду за домом в нечто наподобие национального парка. Правда, при этом она постоянно напоминала Конвею, что нельзя
У Конвея было несколько земных зверушек, а также и целая коллекция небольших безвредных бремарских травоядных животных, которые время от времени заболевали, порой ранились и практически непрерывно размножались. Прабабка ознакомилась с соответствующими видеозаписями по ветеринарии, искренне полагая, что для ребенка эти сведения слишком сложны. Следуя ее советам и проводя все свободное от учебы время в своих владениях, Конвей добился того, что его маленький зоосад процветал. Мало того: к изумлению тети и дяди, через некоторое время он даже начал приносить кое-какую прибыль, когда в округе стало известно о таком замечательном месте. Вскоре Конвей превратился в единственного поставщика домашних питомцев для окрестных детишек.
У юного Конвея всегда было дел невпроворот, поэтому и не было времени осознать, как он одинок, и он не осознавал этого до тех пор, пока прабабка – его единственный друг – вдруг потеряла всякий интерес к его многочисленным питомцам, да, похоже, и к нему тоже. К ней стал постоянно наведываться врач, а потом дядя и тетя, сменяя друг друга, дежурили у ее постели днем и ночью, а Конвею запрещали заходить к его единственной подружке.
Вот когда он почувствовал, что глубоко несчастен. А взрослый Конвей, вспоминая и во сне заново переживая те давние события, знал, что впереди его ждут еще многие несчастья и печали. Сон грозил превратиться в кошмар.
Как-то раз вечером дверь в комнату прабабки забыли закрыть. Прокравшись туда, Конвей увидел, что его тетка сидит в кресле у кровати с опущенной головой и дремлет. Прабабка лежала на постели с широко открытыми глазами и ртом, но молчала и, казалось, не видела мальчика. Подойдя к кровати поближе, Конвей услышал, как хрипло и неровно дышит старуха, и почувствовал, какой от нее исходит запах. Он очень испугался, но все же осмелился подойти к кровати и прикоснулся к тонкой, исхудавшей руке, лежавшей поверх одеяла. Он надеялся, что прабабушка посмотрит на него или что-нибудь скажет, быть может – улыбнется ему, как улыбалась еще несколько недель назад.
Рука оказалась холодной.
Взрослый, опытный медик Конвей знал, что в конечностях у прабабки уже сильно нарушилось кровообращение и что жить ей оставалось считанные минуты. Понимал это и маленький Конвей – сам не зная почему. Не в силах сдержаться, он окликнул прабабушку, и от звука его голоса проснулась тетка. Она испуганно взглянула на старуху, а потом вскочила, крепко схватила мальчика за руку и поспешно увела из комнаты.
– Уходи! – вскричала она и расплакалась. – Ты ничем не можешь помочь!
Когда взрослый Конвей очнулся ото сна в маленькой каюте базы Корпуса Мониторов на Гоглеске, его глаза были мокры от слез. Он далеко не впервые изумился тому, как смерть этой очень старой, хрупкой и доброй старухи повлияла на его последующую жизнь. Тоска и ощущение потери со временем
«Уходите», – сказала Коун, когда ошибочная попытка Конвея оказать помощь раненому привела к почти полному разрушению поселка и, по всей вероятности, вызвала тяжелые психологические последствия. А лейтенант добавил: «Вы ничем не можете помочь».
Но теперь Конвей уже не был напуганным и тоскующим маленьким мальчиком. И он не желал верить, что ничем не может помочь.
Он размышлял о случившемся, пока мылся, одевался и переводил оборудование комнаты в дневной режим, но добился только того, что разозлился на себя и почувствовал еще большую беспомощность. «Я врач, – сердито думал он, – а не специалист по налаживанию контактов с инопланетянами». До сих пор большая часть подобных контактов для Конвея сводилась к уходу за больными – либо прикованными к постели болезнью или травмами, либо, в буквальном смысле, – к операционному столу ремнями. Тогда и прикосновение к пациенту, и его непосредственное обследование сами собой разумелись. А на Гоглеске все вышло иначе.
Вейнрайт предупреждал Конвея об индивидуализме ФОКТ, граничащем с болезненной фобией, и вот теперь Конвей увидел, как это выглядит, своими глазами. Но он дал волю людским инстинктам в то время, когда следовало держать их в узде – держать до тех пор, пока бы он не разобрался получше что к чему.
А теперь единственное существо, которое могло бы пролить свет на гоглесканские заморочки, то бишь – Коун, не желало с ним встречаться. И Конвей сильно подозревал, что, даже если бы эта встреча состоялась, она могла закончиться рукоприкладством.
Может быть, стоило попытать счастья с другим гоглесканцем, в другом месте – если бы только Вейнрайт согласился выделить Конвею единственный на базе флайер на длительный срок и если у местных жителей не существовало средств отдаленной связи. Правда, пока никаких передач на радиочастотах сотрудники базы не засекли, и, судя по всему, на Гоглеске не существовало ни телеграфа, ни почты.
Между тем, мысленно рассуждал Конвей, когда неожиданно зажужжал зуммер коммуникатора, существа, столь фанатично избегающие тесного физического контакта друг с другом, по идее, должны были бы заинтересоваться возможностью переговоров на дальнем расстоянии.
– Установленные в вашей комнате датчики показывают, что вы встали и ходите из угла в угол, – прозвучал из коммуникатора веселый голос Вейнрайта. – Проснулось только ваше тело, или разум тоже?
Конвею было совсем не до шуток и хотелось верить, что лейтенант над ним не подсмеивается.
– Да, – раздраженно ответил он.
– Пришла Коун, – сообщил Вейнрайт. – Ждет снаружи. Говорит, что вежливость обязала ее ответить на наш вчерашний визит. – Судя по голосу, лейтенант не очень верил тому, о чем говорил. – Желает извиниться за физические и моральные издержки вчерашнего инцидента, доктор, а особенно она хотела бы поговорить с вами лично.