Космический маразм
Шрифт:
Колба Семёна наполнилась более чем на три четверти, оставив далеко позади результаты остальных.
– А теперь, – продолжил ведущий, – я передам слово нашему корреспонденту Алёне Фуфло, которая даст возможность людям на улице задать вопросы кандидатам.
Жизнерадостная девушка с лошадиными скулами и чёлкой, скрывающей пол-лица, поднесла к губам микрофон и произнесла по ту сторону телеэкрана:
– У нас тут уже накопилось очень много желающих узнать мнения кандидатов по тому или иному вопросу, и я боюсь, что мы не успеем дать слово всем, но мы будем из кожи
От толпы отделился неуверенный худощавый очкарик в дешёвом, но безупречно отутюженном костюме, который держал в руке пучок грязных морковок.
– Иван Упыкин, студент сельскохозяйственного института, – сказал он, помахав морковками перед камерой. – Хотел бы узнать, что думают господа кандидаты о либеральных ценностях.
Ведущий в студии оглядел кандидатов и произнёс:
– Кто-то хочет высказаться? Предлагаю отвечать в порядке первоначальных выступлений.
– Я думаю, – сказал Тыквоед, едва ведущий успел закрыть рот, – здесь двух мнений быть не может. К ногтю всех либералов вместе с их ценностями. Мало ли мы от них страдали? Расстрелять! Либералам если разрешить размножаться, это знаете, что будет? Я вот как-то раз купил себе на виллу унитаз с золотыми ручками. Так вот эти сволочи весь засрали!
– Ваша точка зрения понятна, – приторно улыбнулся ведущий и повернулся к Рудацкому, который как раз приоткрыл свои щёлочки-глаза и попытался возмущённо пошевелиться.
– Я считаю, – сказал он в стоящий возле его рта микрофон, – что любые ценности следует хранить в специально приспособленных для этого местах. У меня, к примеру, для каждой ценности имеется свой сейф, оборудованный специализированной охранной системой, предназначенной для уничтожения любого индивидуума, совершающего посягательство. И каждое содержимое застраховано на приличную сумму, а также перестраховано, чего и вам настоятельно рекомендую.
Он умолк и закрыл глаза, отчего лицо превратилось в бесформенную лепёшку.
– Спасибо, – сказал ведущий, посмотрев на Шмака.
– Слово "либеральный" какое-то подозрительное, – сказал Шмак, придав лицу презрительное выражение. – Похоже на "Либерзон". И что это за ценности такие? Не слыхал. Наверняка инопланетная зараза. Это мы из вас выбьем, дайте только срок!
Тут в ухе у Семёна зашептал голос Рубеля:
– Скажите, милый мой Семён, что вы и день, и ночь готовы блюсти и совесть, и закон, и что для вас свобода слова – не просто звук…
– Заткнись, – прошипел Дудиков, – сам знаю.
Он наклонился к микрофону и сказал негромко, но уверенно:
– Я так понимаю, что под либеральными ценностями вы понимаете всякого там рода свободы. Я лично считаю, что они нужны ровно настолько, чтобы человек чувствовал себя свободным. Но всё должно иметь предел. Взять, к примеру, свободу слова.
– Семён, что вы несёте? – шипел в ухо Рубель. – Думать вы можете что хотите, но сейчас-то это зачем говорить?
– Или, – продолжал Семён, – взять, к примеру, свободу вероисповедания. Вы только представьте – каждый будет верить в собственного Бога. Это что за бардак начнётся? Нужно выработать стандарты какие-то, унифицировать. Если бы стандартов не было, ни один трактор невозможно было бы из запчастей собрать. Предлагаю просто всем начать верить в меня. И не нужны все остальные религии. Что с них проку? Святым духом сыт не будешь.
– Семён, замолчите, – тихо сказал Морген слева от Дудикова.
– Да не замолчу я, – сказал Дудиков. – Вот мне собственный пресс-секретарь пытается рот заткнуть. Дескать, не то говорю. А я не для него говорю, а для народа. Вон, смотрите, сколько крови за меня уже сдали.
И правда, колба Дудикова всё наполнялась.
– Спасибо за ответы, – сказала девушка с телеэкрана. – У нас тут готов следующий вопрос. Представьтесь, пожалуйста, – обратилась она к маленькому мужичку с бегающими глазками, одетому в потёртый коричневый пиджак.
– Вова я, – сказал мужичок. – Вова Крест. Я потомственный вор. И отец мой воровал, и дед, и прадед. И я ворую всё, что плохо лежит. Вот и скажите мне, господа хорошие – должен я сидеть в тюрьме?
Тыквоед привёл в исходное положение закатившиеся было глаза и заговорил:
– С каждым делом нужно разбираться строго. Но справедливо. Что-то воровать можно, а что-то нужно. Скажем, если это социалистическая собственность, то она, значит, принадлежит народу. А Вова Крест и есть этот самый народ. Значит, и воровства никакого нет. Если собственность капиталистическая, то это уже не воровство, а экспроприация получается, дело нужное, государственное, его надо поддержать. А вот если, к примеру, он у меня что украдёт, тут уж придётся отвечать по всей строгости. И никаких там поблажек.
Наступила очередь Рудацкого. По его подбородкам пробежала лёгкая рябь, и он неторопливо заговорил:
– Если какой-либо физический объект плохо лежит, это однозначно проблема того физического субъекта, который это плохо положил. У меня, к примеру, всё хорошо лежит. На оффшорных счетах в таких банках, о которых никто вообще никогда не слышал. Так что украсть это кому бы то ни было представляется очень затруднительным. А где вору сидеть, должен решать сам вышеозначенный вор. Я вот, как видите, здесь сижу, меня здесь всё устраивает. А один мой коллега курсирует постоянно между тюрьмой и курортом – и там у него деловые потребности, и здесь. Я этого не понимаю. Человек должен своё достоинство иметь, вес.