Космодесант: Ангелы Смерти

Торп Гэв

Болт пистолет дергается в бронированной перчатке, после выстрела кажется, что если позволить — он сам бросится вперед. За каждым использованным патроном следует смерть, предвещаемая громовым эхом выстрелов над смердящим полем боя. Черепа разлетаются в кровавый туман, конечности становятся красной жидкостью. Ни капли смертельного потенциала не растрачено впустую. Так его учили, так сражался его предок. С силой ярости, покоренной и контролируемой, подобно пойманной молнии. Страшнейший потенциал, скрытый под маской.

Однако маска может упасть. Недалеко

от него один из братьев сражается все более безрассудно. Он знает его — это Кельцинан из третьей роты. В пылу битвы он оторвался от своего отряда, но не обращает на это внимания. Кровавый Ангел перезаряжает пистолет и наблюдает за тем, как сражается Кельцинан.

Нет никакой логичной причины, почему тот сражается без шлема. Лицо воина покрыто кровью из разрубленных им сердец, его бронированные кулаки оканчиваются когтями, способными разрывать танки. На холодном воздухе от когтей исходит теплый кровавый пар. Ярость Кельцинана распространяется как аура.

Кровавый Ангел чувствует её подобно пламени, окружающему его. Ярость, чернее пустоты, жажда, краснее крови, в величие которой погружается Кельцинан.

Пока он не убит. Из ближайших линий культистов вырывается яркий луч пурпурного света. Кровавый Ангел закрывает глаза, чтобы защитить их от вспышки. Когда он открывает глаза через долю секунды — Кельцинан уже почти мертв.

Луч прошел сквозь броню, плоть и кости, на его теле зияет сквозная обугленная рана. Воин бревном падает в хлюпающую окровавленную грязь. Перед смертью он смотрит в глаза Кровавому Ангелу и что-то незримое проходит между ними.

Незримая ярость.

Кровавый Ангел внезапно теряет контроль над собой в титанической волне гнева. Единственное чего он хочет — это отомстить за потерянного брата. Кельцинан не заслужил такой смерти — один воин Адептус Астартес стоит тысячи этих вопящих и хнычущих фанатиков. Кровь требует расплаты, немедленно.

Ему не нужен болтер — культисты, которые отправляются к своим мерзким богам, должны встретить смерть лицом к лицу и знать, кто её несет и почему.

С именем примарха на устах сын Сангвиния врывается во вражеские порядки. Смерть следует за его мечом, расплывшимся ярким пятном. Убийца с лазпушкой теряется — даже гипно-внушения темных аколитов не в силах защитить его от боевого клича Кровавого Ангела полного гнева и жажды мести.

Меч воина вонзается в грудь еретика и вырывается из его спины в брызгах крови. Кровавый Ангел сближается с культистом, который по нелепой случайности выжил после удара. Космодесантник действует инстинктивно и вырывает его горло свободной рукой.

Кровь кипящим фонтаном вырывается из останков врага, пятнает шлем и линзы. Она забивается в дыхательную решетку, и внутренности шлема наполняет горячий медный аромат. Его рот мгновенно наполняется слюной и единственное чего он хочет — сорвать с головы шлем и окунуться в эту жидкость. Кровавый Ангел наслаждается тягой к богатому вкусу крови и тем, как она струится по его языку и горлу.

Воин чувствует, как сползает

его маска. Идеальный аристократический образ героя, внешний вид всех Кровавых Ангелов, созданных по образу великого Сангвиния. Он чувствует, как образ разрушается в прах. Бурлящая кровь его примарха, которая дает ему силу, отвагу и делает искусным воином, становится чем-то темным, проклятьем.

Ярость, чернее пустоты. Жажда, краснее крови.

В эту секунду он балансирует на краю пропасти. Ангел смерти, в равной степени благословленный и проклятый, орошенный кровью тех, кто заслужил его ярость.

В битве снаружи будет одержана победа, в ней не было сомнений.

Битва внутри продолжается, скрытая под маской.

Джо Паррино

НЕТ ХУДШЕГО ГРЕХА

Они собрались на окраинах Великого Ока. Орден Адептус Астартес, Медные Лапы, верные сыны Горгона, созванные своим великим магистром на совет. Они собрались впервые за двадцать лет.

— Где мой орден?

Слова, глубокие и рокочущие, словно далёкий гром, были полны силы. В пустоте позади великого магистра плыли корабли, странно безмятежные среди безумия. Их корпуса были выкрашены в цвета синевы океанов и застывшей крови.

Собравшиеся капитаны решительно смотрели в покрасневшие глаза магистра. Когда-то их было десять, но осталось лишь пять.

Великий магистр закричал вновь, и его веки дёрнулись — судорога свела бородатое лицо.

Эмброс Калгах, третий капитан, выступил из рядов братьев. Его правая рука не двигалась. Из заменявшей её аугметики сыпали искры. Левой он показал назад, на четыреста стоявших наизготовку космодесантников.

— Каул, он перед тобой.

— Ты позвал, и мы пришли, — сказал Макклен Эогх, капитан первой роты. Четыре, лишь четыре капитана повторили его слова словно трагический хор древних греканцев.

Не было ни почтения, ни преклонения, лишь слабый намёк на вымученное уважение. Они потеряли всю малую тягу к помпезности и церемониям за двадцать прошедших после гибели Талуса лет, после того как столь многие умерли в злополучном крестовом походе возмездия. Теперь они собрались, чтобы говорить открыто. Капитаны ждали этого двадцать лет. Они должны были сказать это двадцать лет назад. Теперь же воины знали цену этих слов, знали истинную цену возмездия.

Двадцать лет высокомерия, гордыни и смерти.

Каул Энгентр, великий магистр Медных Лап, опёрся на красную перчатку. Это он сделал выбор, принеся клятву в развалинах крепости-монастыря, среди пепла родного мира. Но теперь воспоминания уже не вызывали такой ярости…

Прошли минуты, прежде чем он заговорил.

— Рассказывайте, — сказал он. В голосе больше не было гнева.

Юлас Имболкх, чья буйная грива посерела, а лицо превратилось в месиво шрамов, выступил навстречу магистру. Седьмой капитан пытался не смотреть в обзорное окно позади Энгентра.