Космонавтов 80/81
Шрифт:
Длинные худые пальцы ложатся на плечи Марины, она оборачивается – наконец-то пришёл! Серёжа улыбается – он знает, что это всегда сработает. Никто в целом мире не умеет улыбаться как он.
– Я опоздал, но искуплю! – Серёжа выпивает стопку и сразу тащит Марину на танцпол.
Бессмысленная музыка – именно под такую большинство людей танцуют с самым серьёзным видом. Движения Марины и Серёжи не танец, ребята скорее дурачатся, прерываясь только на поцелуи и пробежки до бара.
– Два по три! – кричит бармену Марина. Бородач поднимает
С двадцать второго этажа его квартиры город похож на микросхему с миллионами огоньков. Марина курит, сидя на краю балкона. Серёжа стоит к ней лицом, держит рукой за джинсы – хоть какая-то подстраховка. Он напевает – грустно, душевно, хорошо.
– Тебе нужно заниматься пением профессионально, – Марина говорит максимально серьёзно.
– Только в моём универе я знаю двух человек, кто намного талантливее меня. А сколько их в городе, стране, мире…
– Ну и что! Тысячи людей снимают кино лучше, чем ты!
– Да, но не в моём универе, – Серёжа целует Марину в шею и стаскивает её с перилл.
– Милый, не сравнивай себя ни с кем. Ты один такой.
– Это просто ты добрая и хорошая! – Серёжа выкидывает окурок с балкона.
– Хэй, а если пожар?
– Говорю же – хорошая. Хорошая-хорошая-хорошая! Моя!
Марина поворачивается спиной к Серёже, они занимаются любовью. Перед её глазами город, пустота, вечность.
Марина сидит на полу в душевой кабине, стекло запотело. Тени и помада стекают по её лицу, шее, груди. Дверь открывается – внутрь проныривает Серёжа.
– Давай я тебя намылю!
– Ну уж нет! Тогда мы точно отсюда не выйдем!
Серёжа игриво кусает Марину за плечо. Его ресницы моментально слипаются от воды и блестят.
В такси Марина лежит на коленях любимого, затягивается косяком и пускает колечки вверх. Дым упирается в потолок и рассеивается по салону. Серёжа гладит её ещё влажные волосы. Пожилой таксист косится на ребят в зеркало заднего вида, он недоволен, но молчит.
Их озеро сегодня особенно спокойно – так бывает только на рассвете. На берегу нет людей, нет птиц, нет ветра. Серёжа снимает свою рубашку и кидает на влажную землю. Они сидят молча, тесно прижавшись друг к другу. Первый кусочек солнца показывается на горизонте. Марина видела это сотни раз – смотреть на Серёжу ей куда интереснее.
– Столько выпила и всё равно рефлексирую.
– Послушай, пророки никогда не говорили: «Я обещаю», а только: «Я свидетельствую», потому что… Не знаю, как объяснить, но это намного сильнее. Вроде как «обещаю-обещаю». Так вот, я свидетельствую – всё будет хорошо!
– Откуда ты знаешь? Ты ведь ещё совсем маленький!
– Мне нравится, когда ты жмуришься…
– Это я представляю, что у меня в голове фотоаппарат и когда я делаю глазами вот так – изображения сохраняются в памяти навсегда… Хочу, чтобы ты остался там навсегда… И это солнце, и озеро в его свете, и даже то, как камень впивается в мою
Серёжа и Марина идут под палящим солнцем по трассе. Ни одного деревца, ни одной машины.
– Я дурак! Надо было не отпускать таксиста. Теперь сюда никто из них не поедет…
– Представь, что случился конец света и мы с тобой остались вдвоём. Больше нет ни одного человека – все вдруг взяли и исчезли.
– И животные?
– Нет, только люди. Что бы ты делал?
– Поплакал бы сначала – всё-таки друзья там, родители…
– Я бы – нет.
– Потом бы сразу разделся – давай ходить голыми, раз все вымерли?
– Давай!
Серёжа в одно движение снимает футболку, но, когда Марина делает то же самое, набрасывает на её обнажённое тело рубашку, что ещё с озера висит на его пояснице.
– Где мы будем жить, когда все вымрут?
– Как насчёт Нью-Йорка?
– Пожалуй. На первое время сойдёт.
– Будешь снимать кино?
– Да, для тебя. Ты мой единственный зритель.
– А кто в ролях?
– Не знаю. Зебру обучим…
– Блин, но если все животные выжили, а люди – нет, то в зоопарках их некому кормить!
Серёжа умиляется и много раз целует Марину.
– Первые несколько месяцев тогда посвятим освобождению животных!
– Ты умеешь водить самолёт?
– В интернете точно есть инструкции. Но всех не успеем…
– Разделимся и большинство спасём!
– Не хочу разделяться! Никогда-никогда-никогда.
В старых ржавых «Жигулях» двое на заднем сиденье. Их руки и ноги сплетаются, как корни тропических деревьев. Они больше не два раздельных человека, они – единый организм. Чувствующий, живущий, желающий.
– А как думаешь, когда я тебе надоем? Что ты будешь делать на необитаемой планете, когда тебе захочется других мужчин, общества?
– Тогда я улечу в Берлин к твоей дрессированной зебре, немного побуду с ней, вспомню, как люблю тебя, и вскоре прилечу обратно.
– У нас не будет детей?
– А ты хочешь?
– Нет.
– Значит, не будет. Тем более это не гуманно – обрекать кого-то быть последним на этой планете, никогда не встретить свою любовь и не стать счастливым
– Да. Будем так же напиваться?
– Конечно! Можем вообще в себя не приходить!
– Так не особо весело.
– Пожалуй. Знаешь, я вот уничтожила всех людей и ещё половину животных, собираюсь бухать, ходить голой по улицам и ничего не делать, лишь смотреть твои фильмы и летать на самолёте по городам, пока вся техника мира не придёт в упадок. Но мы перессоримся, возненавидим друг друга и умрём от алкоголизма намного раньше. И мне кажется, что это единственное будущее, которого я сейчас желаю.
Серёжа нежно обнимает Марину и целует её уши, щёки, волосы. Целует так много и нежно, что она засыпает. Какое-то время они едут в тишине. Серёжа прислоняется лбом к стеклу и долго смотрит в окно.