Космонавтов 80/81
Шрифт:
Асиф Марине нравился – приятный мужчина, а вот Лейла напрягала – постоянно дома, носа из квартиры не кажет. Но она почти не говорила на Общем, да и в целом – интересовалась, судя по всему, только своей семьёй. Нормальные они, безобидные. «Можно будет подружиться с ней, как забеременею, – совета там спрашивать, опытом обмениваться». Правда, Марина ещё точно не решила, останется ли в этой квартире, когда плод будет в ней, или разумнее переехать.
Пигмент окрасил всю ванную – насыщенные коричневые разводы стекали по белой глянцевой поверхности под струями тёплой воды. Марина промокнула волосы полотенцем – пока мокрые, не особо понятно, как получилось, но выглядит равномерно
Марина опять налила себе чаю и удобно устроилась в кресле с планшетом: читать советы будущим матерям – её любимое времяпровождение. Безымянный шарпей, слегка похрапывая, разместился у неё в ногах.
7
Она знала: муж никогда не переживёт её измены. Его убийство было милостью, её подарком ему за все те чудесные годы, что они были вместе. Известный ресторатор, он обладал достаточным количеством связей, чтобы оставить её без копейки, а Марина привыкла дорого одеваться и вкусно есть. Часть его имущества для каких-то там хитрых схем записана на неё, но муж ужом извернётся, а сделает так, чтобы бывшая с молодым любовником остались ни с чем. Вариант был только один…
Серёжа тоже уже был женат – совсем недолго, «по залёту», и развёлся незадолго до встречи с Мариной, сразу после рождения ребёнка. Теперь он выплачивал алименты на трёхмесячного сына, но бывшей денег вечно не хватало. Жена запрещала видеть малыша, его фамилия была «её», и отчество она дала не Серёжино, а своего отца. Извращение какое-то.
Сейчас пацану исполнилось двадцать два года, и он был единственным носителем генов её любимого. То есть родить от сына – это почти как от Серёжи, тем более что похожесть обычно передаётся через поколение, а не следом.
Когда Марина была мелкой, каждое лето её отправляли в деревню к бабушке. И вот там бегал мальчик-негритёнок. Никто с ним не играл – не из-за цвета кожи, а просто потому, что он был младше всех остальных ребят лет на семь: то есть когда им было по двенадцать, ему – около пяти. О каких совместных играх могла идти речь?
Став взрослее, Марина заинтересовалась, откуда в глуши такой малыш. Оказалось, что бабка его работала на олимпиаде в восьмидесятом, там закрутила роман и вернулась к мужу беременная. Тот ничего не заподозрил, тем более что девочка родилась беленькая, как и оба её родителя. А вот когда уже у неё от европеоидного мужа родился темнокожий – поднялся огромный скандал, дело шло к разводу. Тут бабка-то и призналась, почему внучок получился таким. Зять поверил только после ДНК-теста, но ребёнка отправили навсегда к бабуле – вроде как душа у родителей не лежала, настолько он им был чужероден и ассоциировался только с той драмой и почти разрушившимися отношениями.
Родились ли у них ещё дети – Марина не знала, но была благодарна мальчишке – ведь он давал ей сейчас надежду и силы жить.
Через поколение! Че-рез!
Женщина вспоминала эту историю, стоя под душем. И струи ледяной воды смывали с неё прошлые горести и беды, разгоняя кровь, зажигая внутренний огонь, чтобы она возродилась, как птица феникс, и явилась перед своим избранником в прекрасный день – день её овуляции.
Завтра.
КВ. 21
1
«Как дела?»
Самый ненавистный и дурацкий вопрос, от которого некуда скрыться.
Как могут быть дела, когда тебе семьдесят два и ты обычная пенсионерка в мире, где
«Как дела?»
«День прожил – ближе к смерти», – обычно она отвечала так, и собеседники радостно поддерживали шутку. Только шутки в этом не было нисколько.
Каждое её «сегодня» – копирка с предыдущего «вчера»: встать с рассветом, привести себя в порядок – умыться, расчесать волосы на прямой пробор и уложить их рогаликом на затылке; сварить овсяную кашу – единственная полезная крупа, и сделать чай – она предпочитала травяной, настаивая заварку ещё с вечера; позавтракать самой, покормить деда, привести в порядок деда – каждый день она меняла ему рубашки, отдавая предпочтение опрятности, а не комфорту; посмотреть что-нибудь на стареньком макбуке: толкования Библии – её любимый жанр; пообедать едой от Асифа – разнообразно, вкусно; прогуляться, если есть силы, – и воздухом дышишь, и физическая нагрузка; привести в порядок квартиру – за день пыль скапливается, минусы проживания в центре; поболтать с мужем (всегда её монолог), выпить чаю, посмотреть что-нибудь и лечь спать.
Иногда, воодушевлённая каким-нибудь тиктокером, Тамара Геннадьевна организовывала себе развлечения – то «собери икебану за пять дней», то «сложи вещи в шкафу по новому модному методу». По средам она ходила в поликлинику, по воскресеньям – в Центр религии, в другие дни – по настроению: если самочувствие хорошее – можно навестить подружку или кино посмотреть.
За продуктами пенсионерка почти не выходила, если только чего-то особенного захочется, магазин от дома находился в двух шагах, а онлайн она заказывать не привыкла. Да и обед им приносили из кафе – это их управляющий Асиф так проявлял свою человечность, вроде как помогал старикам. Но Тамара Геннадьевна прекрасно понимала, что это надо больше ему, чем ей, – у них с дедом скромненько, но и без того всё было, а так только этому басурманину легче жилось, что, мол, доброе дело делает.
Неславян она не любила. В их времена всё по-другому было! Правильно было, хорошо. А сейчас что? Никакой искренности, никаких настоящих чувств – всех надо одинаково уважать, всем улыбаться. А за что ей чужих людей любить? Это они с мужем страну поднимали, а эти на всё готовенькое явились. И слова же им не скажи! Раньше они только грузчиками работать могли да на рынке помидоры продавать, а сейчас – хоть депутат, хоть телеведущий! Ерунду придумали, да кто ж её послушает!
А зря! Размышлять Тамаре Геннадьевне нравилось – сядет с чашкой чая у окна, на двор смотрит и сама с собой диалог ведёт, ко всяким интересным выводам приходит. Пару раз даже писала на сайтах анонимно, но там опять кто попало комментирует – не поняли её, заклевали. Вот и батюшка говорит: «Не лезь! Каждый сам себе голова, а свои мысли другому как подселишь?»
Больше всего на свете Тамару Геннадьевну заботило, что о них скажут другие. Не личная прихоть, а воспитание и жизнь сделали её такой мнительной. Людского осуждения она боялась больше, чем смерти, больше, чем болезни, и даже больше геенны огненной, что поджидала её в уже недалёком будущем – в этом пенсионерка не сомневалась.
С чем данный страх связан – Тамара отлично понимала, но побороть укоренившееся мировосприятие не могла. Поэтому в квартире, куда почти никогда никто не заходил, кроме них, была идеальная чистота, и она и дед выглядели с иголочки, всем соседям – помощь и улыбка до ушей.